Станислав Кондрашов - Яростная Калифорния

Но вернусь к лос-анджелесским впечатлениям. Какой отличительный знак у этого города?

Широкий, нарядный, заставленный громадами банков и корпораций Уилшир-бульвар известен на Западном побережье США так же, как на Атлантическом — Пятая авеню или Медисон-авеню в Нью-Йорке. Иметь здесь контору престижно, земля по дороговизне уступает лишь манхеттенской. Но нет, это не символ Лос-Анджелеса.

Так, может быть, Голливуд? Может быть, но только для заезжих чудаков, живущих инерцией давних представлений. Нигде, пожалуй, не говорят о Голливуде с большей насмешкой, чем в Лос-Анджелесе, с насмешкой и даже досадой на наивную экзальтацию гостей, с ходу высыпающих свои надоевшие вопросы о Голливуде. Как не понять эту досаду? Золотой век Голливуда был короток и уже кончился, а Лос-Анджелес— устремленный в будущее, самый быстрорастущий из крупных американских городов. По населению (три миллиона в собственно Лос-Анджелесе) он стоит на третьем месте после Нью-Йорка и Чикаго. По объему промышленной продукции обогнал Чикаго еще в 1964 году. Впереди один Нью-Йорк, и кто поручится, что «имперский город» сохранит свое первенство. А Голливуд? Он в перманентном кризисе после прихода массового телевизора — самом скорбном для него, финансовом, кризисе. С довоенного времени население США выросло на одну треть, цена кинобилетов — вдвое за 60-е годы, а кассовые сборы кинотеатров сократились на одну четверть с 1946 года. Развитие техники породило кинематограф, а теперь интенсивно старит его. Как железнодорожные вокзалы во многих американских городах сражены аэропортами и автострадами, так и огромные роскошные кинодворцы ветшают полупустыми, ибо любители зрелищ удобно расположились на диванах у семейных телеэкранов. Голливуд еле выжил, вступив младшим партнером в унизительную сделку со своим злейшим врагом, приспособив павильоны и рабочую силу для производства телешоу и телефильмов, хотя по-прежнему его лихорадит и годовые совокупные дефициты кинокорпораций вертятся вокруг губительной цифры в сто миллионов долларов. Его фальшь и вульгарная красивость, потакание дешевому вкусу во многом развенчаны, и не случаен феномен «независимого кинематографа», возникший в последние годы, закономерны отчаянные попытки найти дорогу к молодому бунтующему зрителю и необычный в устах кинодельцов лозунг «Поставить звезд на место!». Звезды с их капризами и миллионными контрактами перестали быть рентабельными, пора супербоевиков на библейские темы прошла, в повестке дня — экономия и еще раз экономия, фильмы с «невысокими бюджетами», сокращение штатов, перетряска руководящих кадров.

Нет, не годится Голливуд в символы Лос-Анджелеса.

Так, может быть, «Сенчури-сити», о котором много говорят, который любят показывать— элегантный микрогород стоимостью в полмиллиарда долларов: 28 административных зданий, 22 жилых, отель на восемьсот номеров, большой торговый центр. К моменту нашего посещения «Сенчури-сити» в основном был построен; нечто вроде тамошнего Нового Арбата, только для Лос-Анджелеса он не единичен и, к сожалению нашему, более качествен.

«Сенчури-сити» — это «Город столетия», хотя сама его история предостерегает от панибратства с будущим: ведь, к слову сказать, совсем недавно владельцем земли, на которой он стоит, была кинокорпорация «Двадцатый век — Фокс», считавшая, что именно кинематографу принадлежит XX век. Но уже во второй трети века ей пришлось приторговывать землицей, запасенной впрок, и удачливая алюминиевая корпорация «АЛКОА» возвела теперь свой «Город столетия», полагая, что ее продукт окажется долговечнее. Но и этот проблематичный город будущего — лишь штрих Лос-Анджелеса.

Раздосадованные давнишними упреками в том, что лос-анджелесцы — вульгарные бизнесмены, без вкуса и любви к искусству, богатые меценаты вложили миллионы в великолепный, изящный комплекс «Мюзик-сентер». Примечательный для сегодняшней Америки факт, но отнюдь не главная достопримечательность Лос-Анджелеса.

Хватит, однако, загадок. Символа Лос-Анджелеса не найти среди домов, улиц, архитектурных комплексов. Я согласен с теми, кто видит его в знаменитых freeways — в дорогах. Странный для города символ — дороги, но необычны дороги, необычен сам город, необычен и век, в который заглядывает он первым в Америке. Это мощные жгуты фривеев фотографируют с воздуха, когда хотят передать зрительный образ Лос-Анджелеса. По главной лос-анджелесской достопримечательности ездят миллионы людей, она ложится под колеса миллионов автомашин...

Лос-Анджелес потерялся среди своих дорог, очерк о нем «связать» трудно. И чем труднее рационально «подытожить» его, тем больше дорожишь сквозным, пронизывающим все ощущением — неотвязным ощущением скорости и темпа, бега мощных машин, освобожденных от пут светофоров. О Лос-Анджелесе можно, конечно, рассказать статистикой. Но цифры, хотя к их помощи придется прибегнуть, — мертвы, если они отражают действительность другую, незнакомую. Читателю трудно соотнести их со своим опытом.

Не ради красного словца пришли мне на ум две метафоры. Люди слились со своими автомашинами. Люди на фривеях, как кентавры, — не мифические, но необыкновенные. Вот они несутся и сзади, и спереди, и по бокам от тебя, нагнув гривы голов, нависнув над баранкой, слившись с корпусом машины, выдвинув вперед щит ветрового стекла. Но если мифический кентавр был как бы на грани между животным и человеком, как бы перерастал в человека, отделяясь от животного, то кентавр лос-анджелесский уже «перерастает» человека. Во что?

И другая метафора, рожденная фривеями. Уже через день-другой ощущение перманентной скорости так пропитывает тебя, что, кажется, совсем не удивишься, увидя за следующим плавным виражом фантастический космодром с ракетой, нацеленной в зенит, и — ты вполне подготовлен к этому чуду — влетишь, не замедляя движения, в космический корабль, а все остальное будет лишь деталью, не новым качеством, а лишь количественным приращением до второй космической скорости. И растворишься во Вселенной. Распылишься. Атомизируешься... Во имя чего?

Даже Нью-Йорк, который всегда казался мне сложным концентрированным выражением Америки, вдруг предстал из Лос-Анджелеса этаким могучим, кряжистым, но уже усталым старцем, которому не поспеть за молодцом, чуть ли не сколком «старой доброй Европы».

Но что же такое конкретнее фривеи, этот вещественный и символический образ Лос-Анджелеса? Freeway — свободный путь. Свободный от светофоров и других ограничений скорости. Свободный и от тех американских будочников, которым автомобилист из окна остановившейся машины протягивает свои центы, а то и доллары, от металлических сеток-автоматов, которые надо ублажить четвертаком, чтобы зажегся зеленый разрешающий глаз. Фривеи бесплатны — в отличие от многих американских автострад. Бесплатны в том буквальном смысле, что за езду по ним не надо платить, — за них платят налогами на дорожное строительство и на бензин.