Глеб Павловский - Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля

Сакральностьинститута президентства снижена Путиным. Утрируя собственную влиятельность в государстве, Путин невольно принизил престиж президентства. Личное влияние премьера взломало номинал его должности. Но тогда вся путинская мифология была ошибочной, включая и миф-план возвращения. Продлеваемая безальтернативность уже непрактична, что предвещал его же собственный постпрезидентский триумф 2008–2009 годов. Отсюда был ход к альтернативной схеме власти, более рациональной. Но схема не вычертилась, и его сиятельство стало всего лишь влиятельным лицом. Путин — мужик ничего, но больше не свет в окошке.

Полномочий в избытке у каждого из дуумвиров. Ни один не осуществляет их все, но часто жалуется на их малость. Тема полномочий опасно скользит к теме слабости — то президенту душно от амбициозности Путина, то якобы Путину трудно решить, кто будет президентом в 2012 году. Порожденный избытком власти тандем обнаруживает ее вялость.

Вместо сакральностивласти массовая аудитория разглядывает ее малый рост и морщины. В прощальных лучах триумфа все видней глубина дефицитов. Все, что Медведев ни делал, рассматривалось как сделанное не всерьез, как недоделанное. В оптике прошлой харизмы все выглядело недостаточно пафосным. И эта аберрация губит не только кандидатские шансы Медведева; она в принципе меняет образ власти — кажется, навсегда. Один вечно на выходе из Кремля — другой вечно вот-вот вернется. Реально же придет нечто совсем другое, и сделает каждого из них кем-то иным.

Гениальная власть всюду сеет мелочный оппортунизм. Играя в ее игру, все отстают от нее и, догоняя, разгадывают ее планы. И хотя планов нет, оппортунизм стал всеобщей атмосферой. Власть обязана опережать всех — у нас нет сил для борьбы с открытым протестом. Такая борьба, если и будет выиграна, сделает власть другой. Мы просто обязаны реагировать быстрей остальных. Но где реагирование, там слабость— тошнотворное чувство ничтожества.

Еще в нулевых часто ходили слухи, что наш чудный Путин политически слаб. Обороняя миф, мы высмеивали все подозрения, одновременно давя их в себе. Но с приходом Медведева слабость вышла наружу, да и самого Медведева рассматривают как слабость Путина. Систему считали слабой, но была ли она такой на самом деле?

Нас ведь не тревожит тандем. Нас тревожит другое — где власть? Дееспособна ли еще власть? Она у нас часто теряет чувство уместности, едва завидев новую высокую цель.

Модернизация — цель, которую власть объявила, а та вдруг ее ослабила.

Система еще прочна, но, ставя цель, которой не может достичь, впадает в фатальную слабость. Цель обнаруживает ее недееспособность, и ей предъявляют встречный запрос на силу. Слабость власти проявляется как негатив ее амбициозной заявки на силу.

Тогда она вдруг комично проваливается — как бедный комиссар Линде, сперва неудачно воззвавший к солдатам, а затем побежавший от них в лес. Солдаты его убили, смеясь, он вывалился из образа власти. Генерал Корнилов, чтобы воззвать к казакам при наступлении на красный Петроград, встал на табуретку — а та опрокинулась под общий хохот. Казаки Корнилова не убили, но, двинувшись на Петроград, дали себя распропагандировать большевикам.

Проблема не только в личностях — Линде или Медведев. Комизм отрыва риторики от факта — западня, куда валится русская власть. Великая цель оглашает мелкость ее постановщиков — и риски взлетают до небес. А самонадеянность власти, напротив, только усиливается.

Нас обессилили прошлые выигрыши: в 1996-м проскочили с Ельциным, в 2000-м с Путиным удалось, в 2008-м тандемом решили вопрос… И еще не раз решим! — так говорит Сурков. Все его тексты об этом. Вдруг перейдя из маниакальности в пофигизм, волюнтаризм команды приобрел вид абсурда; речь к стране с высоты корниловской табуретки — вот подтекст нашего нового имиджа слабаков.

Есть ли выходы из таких ситуаций? Да, немало. Кто не помнит « сильное решение!»© — ядовитую подначку 1990-х. Автор ее — Чубайс. Сидел как-то Ельцин и говорит: «Назначаю Немцова вице-премьером!» А Чубайс ему: « Сильноерешение, господин президент!» Страна так и покатилась у телевизоров — ведь Ельцин, казалось, так слаб.

Но год спустя — решение Ельцина о Примакове-премьере. Оно уже не слабая, а усиливающаявласть конструкция. Следующим сильным шагом Ельцина станет, наоборот, уже снятие Примакова! Как ни странно, и оно привело к усилению президента. Вскоре Ельцин назначит премьером Путина, никому не известного будущего героя. Путин-премьер двинулся на Чечню именем сильного Кремля и с согласия Ельцина превратил сильный Кремль в моду. «Слабый» якобы Ельцин — тайный пусковой двигатель Путина. Взрывной рост путинского рейтинга подхватил даже ельцинский, и на запах реванша собралось путинское большинство. К концу 1999 года сложилась столь мощная власть тандема Ельцин — Путин, что Б. Н. теперь мог бесстрашно уйти из Кремля. Никто не кинется ни на Путина, ни на него! Вскоре после ухода Ельцина былые фавориты Примаков и Лужков отказались участвовать в выборах.

Вот пример усиления слабых. Силу создавали «из ничего» — из запросанасилу. Но если не удовлетворить запрос, он превратится в проклятие и сломит героя: Он слаб! Итак, дело не в сильном человеке, а в сильнойконцепции действий.

Говоря об авторитете Путина, Медведев счел уместным сослаться на его более высокий рейтинг. Но если бы Ельцин и Путин ждали силыот рейтинга, им не видать Кремля. Сам Дмитрий Медведев, отказавшись от президентства, обвалил и свой рейтинг, и заодно путинский авторитет.

Сегодня все обличают слабостьи глупость системы. А власть не слабаи не глупа. В ней ожил полтергейст табуретки Корнилова — решения то приняты, то нет, и неясно, кто их проводит. Но все больше и больше сильных слов и великих проектов.

В нашем государстве насилие играет колоссальную, не всегда уловимую роль. Отстаивая на него монополию, власть странно уживается со многими видами негосударственного — рассеянного насилия в своем кругу. В теле государственности вечно есть причины для страха, и именно они почему-то дороги власти. Но зачем ей, монополисту, младший партнер в таком важном деле, как страх, боль и смерть? Это реликт или это политика? Шрамы прошлого или современный артефакт с видом на будущее? Это политический рынок, на котором Государственность продает сама себя.

Человек в России погружен в среду рассеянного, якобы частного, насилия, где все ждут атаки. Власть дружески намекает ему: я-то тебя защищаю, но погляди — вокруг одни отморозки! Кто знает… Что в этом важно? Что неопознанность страховпревратила насилие из эксцесса в ландшафт.