Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита

Во-первых, может, и нет никакого «настоящего себя», которое можно было бы отделить от внешних связей, составляющих нашу жизнь. Может, те, кто все глубже погружаются в себя, на самом деле барахтаются в пустоте. Во-вторых, индивидуалисту не по силам создать систему ритуалов и обязательств, задающих ритм человеческому существованию и объясняющих ключевые события: рождение, брак, смерть. Более того, поскольку у вас нет вековых традиций, то передать свои верования детям будет весьма затруднительно. В организованных религиях существует целый ряд ритуалов, посвященных детскому духовному развитию. В самостийных религиях таких ритуалов нет. Поэтому даже многие из тех, кто с большим энтузиазмом воспринял идеи нью-эйдж и призывы к самопознанию, в итоге вынуждены были вернуться к традиционным верованиям – как правило, ради детей.

Однако ключевая проблема духовной свободы в том, что ей нет конца. Рорти говорит, что она расширяется до бесконечности. Свобода, это когда ты оставляешь за собой право двинуться в любом направлении, но ты уже не можешь остановиться, и путешествие не приведет никуда. Можно копить воспоминания об эмоциональных подъемах, но это может обернуться эдаким духовным стяжательством: чем больше есть, тем больше хочется. Вечный выбор – это вечная же жажда, подогреваемая незатихающим желанием попробовать что-то новенькое. Но ведь душа на самом деле жаждет не череды потрясающих прозрений, но одной всеобъемлющей правды. Как говорит Великий Инквизитор Достоевского: «Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить».

Сегодня Инквизитор мог бы сказать, что бобо стали рабами своего неутолимого желания свободы и разнообразия. Он также предостерег бы, что весь их разнообразнейший опыт может раствориться в ничто, если они не захотят вверить себя силам куда более могущественным. Плюрализм в конечном итоге означает бесконечное блуждание в поисках все более легковесных идей, ни одна из которых не дает ответа на главные вопросы. Такой ход мысли годится для поиска, но он не поможет вам добраться до точки отдохновения, которую предлагают менее гибкие верования, до спокойствия обетованного, к примеру, в книге Самуила: «И Я устрою место для народа Моего, для Израиля, и укореню его, и будет он спокойно жить на месте, и не будет тревожиться больше».

Бобо не отступились ни от индивидуального выбора, ни от плюралистических умонастроений. Однако сегодня встречное течение сильно как никогда. Нынешние писатели и публицисты уже не так горячо приветствуют нонконформизм, как в период с 1955 по 1965 год, и не так убеждены, что максимальная личная свобода сама собой приведет к установлению динамичного, но в целом здорового порядка. Редкий автор станет сегодня утверждать, что американцы слишком склонны к коллективизму и порядку. Никто уже не сетует на «человека организации» и прочих командных работников. Напротив, сегодня большинство публицистов призывают к восстановлению сообществ, укреплению гражданского общества и социальных связей. Нынешние авторы, как правило, стараются обуздать индивидуалистские умонастроения, которые 40 лет тому назад не без труда распрягали их предшественники, ратуя за восстановление традиций и общественных институтов, ослабевших в ходе лихорадочной эмансипации образованного класса.

За последнее десятилетие в свет вышли горы книг и статей, посвященных коммунитаризму, значимости «посреднических институций» и добрососедских связей. В своей книге под названием «Для этого нужен город» Хилари Клинтон расхваливает достоинства устойчивых взаимоотношений внутри небольших городов. Колин Пауэлл запустил добровольческую кампанию, цель которой – вовлечение людей в жизнь местных сообществ. Социолог из Гарварда Роберт Путнэм наделал шуму своим эссе «Боулинг в одиночку», в котором упадок командного боулинга представляется как символ растущей разобщенности американцев, снижающейся активности в рамках церкви, родительских комитетов и прочих местных организаций. Можете представить себе автора, который в 1960-х сделал бы боулинг символом здорового общества? В те годы представители образованного класса воспринимали командный боулинг как смехотворный пережиток реакционного прошлого, и, если б в 1960-х он исчез с лица земли, ни один интеллектуал не проронил бы и слезинки.

Приверженцы гражданского общества и коммунитаристы задались целью хоть как-то сдержать накатившую на Америку волну радикального индивидуализма. Майкл Джойс и Уильям Шамбра из Фонда Брэдли, поддерживающего многие гражданские инициативы, пишут: «Прежде всего американцев беспокоит развал местных сообществ с их налаженным порядком, традициями и авторитетами, поддержание которых раньше обеспечивалось сильными местными организациями». Либералы делают акцент на то, что развал местных сообществ с их установленным порядком и традициями связан с общей глобализацией. Консерваторы больше склоняются к тому, что это результат упадка традиционной морали. Тем не менее обе стороны хотят двигаться в одном направлении – обратно к крепким связям местных сообществ, локальным авторитетам, прочь от системы, где главной непоколебимой ценностью является индивидуальный выбор.

Первая особенность духовного мира бобо, которая сразу бросается в глаза, – это ретроспективность. Духовный поиск других социальных групп устремлен в утопическое будущее, но мы, бобо, ищем божественное не в будущем, но в прошлом, в старых традициях, обрядах и ритуалах. Мы так много делаем, читаем и смотрим фильмов, что в наших попытках забраться повыше, мы позабыли о чем-то очень важном – таково общее мнение. Мы стали такими занятыми, что уже не замечаем и не ценим самого важного. Мы теперь такие обеспеченные, такие утонченные и разборчивые, что пора бы уже обернуться и восстановить простые и естественные связи с миром. Пришло уже время, думает иной бобо, вспомнить старые ценности, навести мосты к островкам традиций, невозмутимого спокойствия и строгой простоты.

Подобные устремления прослеживаются даже в том, как мы обустраиваем наш быт. Бобо окружают себя вещами, оставшимися от небольших устойчивых сообществ, от которых исходит душевное спокойствие. Мы подробно обсуждали это во второй главе: столы в стиле секты шейкеров, деревенские еловые скамьи, потрепанная мебель, старинные орудия сельского труда, ванны на ножках со звериными когтями, доисторические ремесла, артефакты индустриальной эры, корзины китобоев и так далее и тому подобное – и каждый предмет архаичнее, даже реакционнее прежнего.