Мирон Долот - Голодомор: скрытый Холокост

Когда речь закончилась, кто-то зааплодировал, и другие последовали его примеру. Мы уже прошли хороший урок по тому, где и когда следует хлопать. Затем наступила тишина как в церкви.

— Какое преступление они совершили? — прокричал кто-то.

— Что они сделали? — спросил ещё кто-то из другого угла.

Аудитория пришла в движение. Раздавались голоса с требованием разъяснить, что за преступление совершили обвиняемые. Сидор, как послушная собака, смотрел на товарища Черепина. Члены суда нервозно заёрзали на своих стульях.

Но товарищ Черепин не растерялся. Не обращая внимания на судей, он медленно поднялся с места и пояснил:

— Поскольку обвиняемым вменяется в вину антипартийная агитация, а также высмеивание партии, правительства и меня, партийного представителя, лично; поскольку перечисление их преступлений публично будет повторением совершённых преступлений обвиняемыми против партии и правительства, то, по мнению суда, назвать их преступления — значит, нанести вред партии и правительству.

И всё. Это рассуждение не внесло полной ясности, но кое-что мы поняли.

— Вопросы будут? — буднично спросил товарищ Черепин.

Вопросов не было.

Затем мы с удивлением услышали, что обвиняемым даётся право выступить в свою защиту. Товарищ Черепин что-то шепнул Сидору, и тот первым разрешил говорить Антину.

Антин, держа в руках запачканную землей шапку, переминаясь с ноги на ногу, не знал, что сказать. Он только повторял, что не помнит, что говорил и делал в то воскресенье, потому что был пьян.

Потом наступила очередь Петро. Хотя сначала он выглядел растерянным, но быстро собрался с силами. Прежде всего, он долго смотрел на присутствующее начальство, а затем перевёл свой взгляд на членов суда с чувством сострадания, словно понимая их принудительное положение. Затем он почему-то глянул на рваную рубаху Антина и на свои ноги, обёрнутые тряпьём. Только после этого он начал говорить:

— Товарищи, — произнёс он, используя официальное обращение.

— Здесь для тебя нет товарищей, — перебил его товарищ Черепин. — Ты здесь обвиняемый!

— А кто здесь задаёт вопросы? — быстро нашёлся Петро. — Я думал, что Сидор здесь судья!

Кто-то засмеялся. Судья Сидор, сидевший до сих пор прямо, словно он аршин проглотил, посмотрел на членов суда, и увидел, что все они смотрят на него и друг друга.

Но всё быстро прояснилось. Товарищ Черепин вскочил с места.

— Я здесь задаю вопросы! — заорал он с негодованием. — А вы должны на них отвечать, потому что я — представитель партии.

После намеренной паузы он продолжил:

— С нас хватит твоего остроумия!

И ударив кулаком по столу, крикнул:

— Продолжайте, товарищ судья!

Петро дали последнее слово. Но он не просил о помиловании. Он только отметил, что если Антин и виновен в чём-то, то исключительно по тому, что он, Петро, сбил его с толку. Он попросил суд освободить Антина. Суд объявил перерыв в своём заседании.

Вскоре занавес на сцене поднялась, открывая всеобщему взору начальство и членов суда.

Судья Сидор произнёс испуганным голосом, что поскольку совершённые преступления лежат вне компетенции народного суда, то дело передаётся на рассмотрение вышестоящий суд и пересылается в Органы Безопасности. Заключённые остаются под стражей.

Это было последний раз, когда мы видели Петро и Антина, сельских шутников, бедных крестьян и горячих сторонников Октябрьской революции.

После завершения суда над Петро и Антиным, преступили к рассмотрению нескольких мелких дел. В первом из них, один очень тихий крестьянин обвинялся в невыполнении плана государства по хлебозаготовкам. Думаю, что это дело намеренно было вынесено на всеобщее обозрение, потому что подавляющее большинство жителей села не могло выполнить этого плана. Бедняга просто стал «козлом отпущения», и на его примере нам хотели продемонстрировать, что нас ожидает. Его назвали «врагом народа», и дело передали на рассмотрение вышестоящего суда и в Органы Госбезопасности.

Затем перешли к обвинению ещё двух крестьян. Одному вменялась в вину продажа собственной лошади перед самым вступлением в колхоз, а другого ждало наказание за то, что он обозвал члена комсомола янычаром.

Следующее дело отличалось от предыдущих. На скамью подсудимых привели ещё одних несчастных. Они были одеты в лохмотья, с немытыми и заросшей щетиной лицами. Они не разговаривали друг с другом. Один из них имел любимое место для рыбной ловли и считал его своим. Однажды утром, придя на рыбалку, он обнаружил, что его место занято: его сосед уже ловил здесь рыбу. Первый крестьянин стал предъявлять права, говоря, что он рыбачит здесь несколько лет. Но другой крестьянин не захотел уступать. Он спорил, что река, рыба, вода, воздух — фактически всё принадлежит народу. Разве так не говорил пропагандист на воскресном митинге? Но первый крестьянин не проникся таким аргументом и ударил другого между глаз. Завязалась драка, в результате которой пострадавший остался с разбитым носом и синяками на лице.

Он решил отомстить и пожаловался в сельсовет. Таким образом, они оба оказались на скамье подсудимых.

Интересным стал приговор по этому делу. Его зачитал сам товарищ Черепин. Вероятно, он посчитал эту задачу очень ответственной и не доверил её Сидору, судье.

Товарищ Черепин объявил, что поскольку реки, земля и леса принадлежат всему народу, то оба, истец и ответчик, виновны в посягательстве на общественную собственность и, следовательно, заслуживают наказания. Каждый из них приговаривался к двухнедельным принудительным работам.

Панас Коваленко, однофамилец Сидора, бедняк, недавно вступивший в колхоз, не знал, что значит еврейское слово «жлоб». Но именно эта неосведомлённость привела его на скамью подсудимых и в итоге стоила ему жизни.

Случай, ставший роковым в его судьбе, произошёл всего несколько дней назад на колхозном поле. Началась посевная, и Панас вспахивал землю. Так случилось, что в тот день прибыла партийная комиссия из района, и во время объезда колхозных полей они увидели Панаса. Он тоже их увидел. Они остановились на дороге, что-то горячо обсуждая. Не было сомнений, что объектом их спора стал он, Панас, потому что один из приезжих указывал на него рукой.

Затем, когда Панас с плугом приблизился к ним, товарищ Черепин, сопровождавший проверяющих, приказал ему остановиться. Как только Панас подчинился, члены комиссии направились к нему.

— Что вы делаете? — командирским тоном спросил товарищ Черепин.

— Сами видите, что я делаю, — был ответ Панаса.

— Что это значит? Вы что, говорить не можете? — сердито сказал товарищ Черепин.

— Почему? Могу. А вы не можете понять, что я делаю? — ответил Панас, слегка повышая голос.