Роберт Арп - Философия Южного Парка: вы знаете, я сегодня кое-что понял

Внизу, в аду, Сатана обращается к Кенни на берегу огненного озера. «Падший», говорит он обреченному мальчику, «я — Сатана. Я — теперь твой Бог. Нет спасения. А сейчас почувствуй восхитительную боль». Кенни подвешивают над пылающей жаровней, и Сатана тянет за рычаг, с набалдашником в виде черепа, который, кажется, доставляет еще больше мучений. Кенни, уже зажарен и растянут, а его лицо участвовало в перетягивании каната пламенными чудищами, с которыми он сталкивался, на пути в бездну.

Представьте всеобщее удивление в момент появления тогдашнего президента Ирака: «Это Саддам Хуссейн, мой новый партнер по злу». Саддам выхватывает рычаг и начинает жать на него со всей энергией.

Массируя свои соски, Саддам разговаривает, будто только что сделав несколько вдохов из воздушного шарика с гелием. Кенни теперь в его власти. «Отойди, Сатана», требует он, «ты портишь все веселье!» Сатана сердито отвечает: «Саддам позволь мне делать свою работу, пожалуйста». Но Саддам не хочет помочь. Он хочет власти в любой форме, при любых обстоятельствах, и раздраженный Сатана обращается к знакомой тактике. «Саддам можно тебя на секундочку?» Они выходят из пределов слышимости Кенни. «Я не понимаю, зачем ты унижаешь меня перед людьми». Сатана, естественно, обеспокоен своей репутацией. «Иногда я думаю, что ты совсем не питаешь уважения ко мне». Саддам, со своей стороны, предполагает, что сможет умаслить партнера обещаниями секса, но Сатана в постели читает: «Саддам с Марса; Сатана с Венеры». «Кто мой эклерчик?» спрашивает Саддам своего «друга». И Сатана с тоской уступает: «я».

После того, как Соединенные Штаты, с мамой Кайла во главе крестового похода, объявляют войну Канаде из-за Терренса и Филиппа, весьма изобретательно продающих их детям вульгарность (ну и из-за бомбежки американской звёздной семейки Болдуин), казнь двух канадских комиков предрешена. Сатана понимает, что его время пришло. «Это случилось», говорит он своему помощнику-диктатору. «Четыре всадника близко. Время пророчества наступает». Саддам — не впечатлен, он хочет «начать действовать» в кровати. «Нет, я серьезно», продолжает Сатана. «Это — седьмой знак. Грехопадение империи, приближение кометы» — и ещё пролитие невинной крови Терренса и Филиппа, приговоренных к смерти вопреки свободе слова. «Ты всегда думаешь только о сексе?», спрашивает Сатана: «Я говорю сейчас об очень важных вещах». Он продолжает: «действительно ли секс — единственная вещь, которая имеет для тебя значение?» «Я люблю тебя», возражает Саддам. «Я хочу верить этому». «Так, что — мы выключаем свет и ложимся?» Черный экран. «Оооо…», «Да», слышим мы голос Саддама, «Тебе нравится это, да, сучка?»

Сатана ликует: «Скоро Саддам и я будем править миром! Ха-ха-ха-ха-ха!» Саддам же возвращается с шопинга по случаю отбытия на Землю. «Давай ебаться в честь этого!» — предлагает он. «Ты помнишь, каким было наше первое свидание?» — разочарованно спрашивает Сатана в ответ. «Мы лежали в постели и болтали ночами напролёт. Мы просто беседовали, пока не всходило солнце». Саддам своим писклявым голосом отвечает: «Ну да, потому что я ждал, чтобы оказаться с тобой в одной койке, дубина!». Поражённый Сатана хочет узнать: «Как так получается, что ты всегда хочешь поиметь меня сзади? Не потому ли, что ты представляешь на моём месте кого-то ещё?» На это Саддам справедливо замечает: «Сатана, у тебя ГИГАНТСКАЯ КРАСНАЯ ЖОПА. Кем я по-твоему должен тебя представлять? Лайзой Минелли?!» Сатана расстроен и уходит тосковать по своим безнадёжным неразделённым чувствам. «Эй, не будь слюнтяем!» — зовёт его Саддам.

А Сатана уже поёт свою партию — «Наверх», изливая душу, стоя на верхушке скалы подобно Лоэнгрину из мультоперетты. Всё чего он хочет — «нормальной жизни» — места под солнцем и подлинных человеческих чувств. «Наверх, наверх хочу!» — просится он. Вместо этого он, разумеется, остаётся навеки проклятым. Он философски оправдывается, когда задаёт вопрос песней: «Но что есть зло? И в чём его отличье от добра? Добра без зла не может быть, такие вот дела». Он утверждает, что если бы зло не существовало, добру было бы не от кого отличаться. Похоже, что в это верят многие люди. Но правда ли это? Ведь не может быть правого без левого, верха без низа. Без слабого — нет сильного. Так как добру быть без зла?

По правде говоря, есть много понятий, у которых противоположности могут, но не стремятся материализоваться. К примеру, самоидентификацией обладает всё; но ничто не может послужить примером самоидентификации. Тем не менее, никто не жалуется на отсутствие самоидентификации этого «ничто», если без этого нельзя идентифицироваться самому. Возможно, нам лишь надо знать о противоположном, а не наблюдать его в реальном мире. Почему бы так не сделать, когда дело касается добра и зла?

Что зло существует, мы уже знаем. Но при условии существования всеведущего, всемогущего, совершенного творца Вселенной — Бога, это факт сам по себе требует объяснений. Когда мы говорим о таком понятии, как добро, становится ясно, почему в противовес ему должно существовать зло. Но тогда почему этого зла должно быть так много? Почему недостаточно небольшого зла ради большей пользы? Почему править огненно-пыточными подземельями должен падший ангел, вроде Сатаны? И почему, если Бог настолько силён и умён, создал людских тварей воспламеняющимися от пердежа?

Наконец, что мы должны думать об ограничениях, раз ради добра нужно быть иногда злым? Если хорошо быть злым, зло — добро? По-видимому, нет, ведь тогда между добром и злом нет никакой разницы. Быть злым, в общем-то — зло, но хорошим быть, ну хотя бы иногда, стоит, ради того, чтобы добро было на свете.

Сомнительное предположение, если не сказать хуже. А то, что во всяком зле есть частичка добра, лишь подразумевает, что зло у нас не абсолютно. Может ли быть хорошим абсолютное зло? Оно бы тогда абсолютным не было. Из этого следствие: существование добра не требует необходимости существования абсолютного зла. Подтверждая добро, зло в некоторой степени участвует в нём, что автоматически исключает его из «абсолютного». Похоже, вместо этого, предполагается существование большей пользы от меньшего зла, которого могло бы вполне достаточно, чтобы гарантировать логически-концептуальный контраст, посредством коего польза, великое добро или польза, ПОЛЬЗА капсом, также может существовать. Такое условие, однако, исключает зло, или по крайней мере абсолютное зло. Кажется, что, если аргумент Сатаны и должен содержать какой-нибудь высер, самое большее на что он годится — подтверждение существование различных степеней и оттенков добра.

В целом, мы требуем только, чтобы добра на свете было хоть на чуть-чуть, но больше, ради всеобщего блага. Сатана со всей его неуверенностью в себе и тоской из-за неразделенной любви, явно вызывает сочувствие сильнее всех других персонажей Южного Парка, в то же время не будучи особо компетентным логиком или философом. Что ещё важнее, Сатана из Южного Парка — совсем не злой. Мы видим это в конце фильма, когда он смягчается в своем чудовищном желании создать ад на Земле и бросает Саддама в пламенную бездну, где его пронзает гигантский сталагмит (впрочем, не настолько сильно, чтобы лишить его участия в музыкальном финале). «Ну все!» — кричит Сатана Саддаму, наконец-то перешедшему черту, «с меня хватит!»