Марина Арсенова - Говорит Москва

Всегда приятно послушать спор двух ночных людей о том, является ли мазохист параноиком, а параноик – мазохистом. Тем более, что в истину я не верю, а Москва по ночам особенно хороша.

Вчера на вечеринке под коктейли и музыку мой приятель В. от души поцеловал красивую девушку. После этого к нему резко подошла другая девушка, влепила пощечину и удалилась. Выглядело эффектно. Тем более, что два года назад с В. на вечеринке целовалась я сама.

Субботним утром в супермаркете Billa у метро Спортивная собрались одиннадцать омоновцев и я. Затем в магазине Продукты дальше по улице оказались еще четверо омоновцев и снова я. Обидно обнаружить футбольный запрет на продажу алкоголя, когда выходишь за пивом в 9:30 утра. Омоновцы, тем временем, издевательски покупали колбасу и булочки.

В метро на Сокольнической ехал парень в клетчатой рубашечке, шортах, с плеером и рюкзаком. И – без обуви. Босиком, то есть. От него все отошли подальше. Парень был с виду хипстер, но лысый, словно кришнаит. Когда он вышел, на засаленном полу отпечатались следы – как на пляже.

Затем на эскалаторе целовались две девушки. На сумке одной из них висела георгиевская лента.

После этого в кинотеатре замерзли около тридцати зрителей. Я оглянулась с первого ряда – все сидят, съежившись, дрожат. На улице +30, это кондиционер так включили.

Наконец, на Красной площади сувенирами торгуют смуглые таджички в широких русских сарафанах. Я раньше не замечала, очарованная ряжеными Сталиным и Брежневым, сидящими у ворот в тени. Ну, буду знать.

Поезд «Екатеринбург-Москва» идет 27 часов. В Екатеринбурге в купе заходят пассажиры: нижние полки по очереди занимают: сухой мужчина лет шестидесяти и женщина лет на десять его младше – чуть располневшая, но все еще симпатичная. Моя полка – одна из верхних, вторая пока пустует. Поезд трогается, и сразу же у мужчины с женщиной выходит спор. Ей жарко, а у него горло, но окно все-таки приходится закрыть – мужчина резко настаивает на своем. Я забираюсь на свою полку, включаю плеер и на несколько часов забываю о них. Меж тем, слово за слово, – и напряжение между ними, кажется, спадает. Ночью я сквозь музыку слышу, как он задушевно ей рассказывает что-то из своего прошлого. Женщина слушает, вставляет одобрительные реплики. Почти у самой Москвы я выключаю плеер. Мужчина и женщина заканчивают свой многочасовой диалог.

Он резюмирует: – Ну вот, развлекал я вас разговорами, интересными и не очень. Все тайны рассказал. В поезде так бывает – случайному попутчику все и расскажешь, что хотел, и что не хотел.

Симпатичная женщина смеется, говорит, какие тайны? Ничего, вроде бы, такого.

– Как – какие тайны? – удивляется мужчина. И с достоинством поясняет. – То, что я в молодости карате занимался, этого ведь никто на работе не знает. Про то, что я себя на летчика готовил – тоже не знают. А о том, что я сейчас тематикой космоса занимаюсь, никто вообще, не то, что на работе, – даже моя жена не знает. А вам, видите, рассказал.

Она опускает глаза. Поезд подходит к станции.

– Коля? Нет, его с нами не было. Я ему вчера позвонил, говорю: «Ты придешь? Праздник, все-таки». Но он сказал: «Знаешь, мне тут включили горячую воду. Я так долго ждал этого. Я так соскучился. Я сейчас набираю ванную, и буду лежать в ней не меньше трех часов! Это мой настоящий праздник».

– Так все сейчас делают – едешь на восьмом месяце в США, как будто бы на две недели. А сама остаешься и там рожаешь. Главное, на таможне нужно, чтобы не подумали, что ты уже на девятом. А у меня живот большой, поэтому я его планирую как-нибудь скрыть. Как думаешь, если я сверху шаль вот так, а снизу свободно – не заметят? Нет, пусть думают, что я беременна, но на шестом. В любом случае, там надо справку заполнить, что если роды случатся в США, то я беру на себя все расходы. Ну а я беру. Это по деньгам – как в Москве. Когда я рожу, подам сразу ребенку на два гражданства: на американское и на российское – в нашем посольстве. И будет у моего ребенка билет в нормальный мир. Заодно в Майями два месяца поживем – на пляж будем ходить.

По Большому Знаменскому переулку идет девушка в туфлях на высоких каблуках. Красивая. Говорит по телефону:

– Папе сказала, что буду из общежития переезжать. Он такой: «Хочешь жить со своей второй половинкой?». Я говорю, что с ним. «И большая у вас разница в возрасте?» – спрашивает. Нет, не очень, отвечаю, 23 года. Папа такой и прифигел. Ничего, привыкнет. Главное же, чтобы дочке было хорошо, правда?

В Московском доме книги на Новом Арбате немолодой мужчина в костюме кричит в телефон:

– Таня, апелляционный суд назначен только через неделю! Она написала, что у него психическое расстройство! Все это из-за смеха его чудовищного. Таня, да послушай ты меня! Алло! Это же твой папа, а не мой. Мы все грамотно подали. Мы сделаем так, что ты становишься опекуном. Будешь сама за него везде ходить. Менту этому мы 500 долларов уже дали.

На этой фразе мужчина сам себя перебивает:

– Таня, всё. Такие вопросы по телефону не обсуждают.

И, положив трубку, идет к полкам с классикой.

В солнечный выходной день по Тверскому бульвару гуляет парочка. Обнимая девушку, парень зазывным голосом спрашивает:

– Хочешь, в столовую в пенсионном фонде зайдем?

Летним вечером по улице Ключевой идут два подростка. Речь заходит о топонимике:

– Смотри, какое смешное название – улица Ключевая. Прямо как у тебя – Стандартная. Хотя она у тебя вообще нестандартная – пустырь кругом, гаражи, а дома по бокам стоят, черт знает, как разобраться. Я однажды по навигатору к тебе шел, мне говорят: «Вы у цели». Я смотрю на него, думаю – полезный очень прибор, конечно, – у какой я цели, если я у гаража стою? А потом оказалось, что этот гараж с другой стороны и примыкает к твоему дому, так что я действительно у цели был. Но как разобраться?

17 августа участницы группы Pussy Riot были признаны виновными в хулиганстве по мотивам религиозной ненависти и приговорены к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии. Дело Pussy Riot обсуждал весь город.

В «Атриуме» на Курской:

– Я не понимаю, как может поведение девушек из Pussy Riot оскорблять чьи-либо чувства, ведь чувства – они по определению не могут быть оскорблены. Вот если бы они кого-то лично тронули – тогда да. Я, например, была недавно крайне оскорблена, когда ко мне в 8 утра пришли две женщины, разбудили звонком в дверь и начали «толкать» какие-то христианские книги. Мне хотелось их с лестницы спустить – но, что вы, меня же посадят за такое лет на пятнадцать, – по мотивам религиозной ненависти.