Константин Мурзиди - Южный Урал, № 1

Молчаливый пробирался на острова, надеясь здесь на громадных камнищах, скованных лютыми ветрами и морозами, найти подобие утраченного. Но опять появлялись молодые парни и храбро лезли за камнища, строили дома, громоздили до самого неба высокие мачты радиостанций и копали, взрывая камни и лёд.

И странно — все эти люди знали его. «А, товарищ Егор!» — и протягивали руки. Он почти не говорил ни с кем, но как-то стороной они узнавали о нём. Он никогда не рассказывал о своих знакомствах, походах, путешествиях. Он не знал, что за свою жизнь совершил не мало героических подвигов. «Как? А помощь оказанная Вилькицкому и его суднам «Таймыр» и «Вайгач»? А путешествия и экспедиция с Никифором Алексеевичем Бегичевым? А открытие островов и рек? А разве неправду пишут о нём — Молчаливом — Роальд Амундсен и Отто Свердруп?.. О, да, он скромен!» — удивлялись они.

Честолюбие! Егор не знал этого чувства. Да, всё, что говорили, было, но кто откажется помочь человеку, когда на этом законе держится вся жизнь в снегах? Лет пятнадцать назад норвежское правительство прислало Егору золотые часы и деньги за двухлетние розыски потерявшихся спутников Амундсена — Кнутсена и Тессема. Долго он отказывался принять награду, уверяя, что ему никто не должен, кроме тунгуса Бенетоса, который одолжил у него на белковании две горсти нюхательного табаку.

Где бы он ни появлялся, к нему везде обращались за помощью. Надо провести научно-изыскательскую партию в бухту Широкую, срочно увезти на остров Одинокий врача, показать дорогу от Колымы до Якутска, забросить на неизвестную речку геолога. Но Молчаливый в ответ отрицательно качал головой. «Не знаю», — лаконично отвечал он, прощая себе ложь во имя любви к снегам. Все знали, что Молчаливый говорит неправду, все знали Егора — лучшего следопыта Севера, но настаивать не осмеливались.

И он уходил опять одиноким, романтик и мечтатель, последний из могикан-одиночек.

Презрение рождалось в нём, когда он видел на зимовках удобства и уют. Консервы, сладкие блюда, колбасы, сыр, кофе были незнакомы ему. Он считал, что жить в этой стране можно, только дерясь за каждый шаг пути, отвоёвывая право на пищу, на тепло и ночлег, побеждая холод и пургу. Поэтому ухищрения людей он презирал от всей души. И не было для Егора оскорбления, равного тому, чтобы пригласить его притронуться к другой пище, кроме сырого мяса, рыбы и жира. Даже птиц никогда не ел Молчаливый, уверяя, что они пахнут землёй.

Спал он в снегу, как куропатка, и считал, что нет сна более полезного, чем в снежной берлоге.

Через три года меня назначили в научно-исследовательскую экспедицию, направлявшуюся на полуостров Юрунг-Тумус для изыскания нефти на мысе Нордвик и угля на острове Бегичева.

Ранней весной мы добрались до Соляной сопки — самой высокой точки полуострова Юрунг-Тумус. На берегу моря Лаптевых экспедиция разбила свой шумный, суетливый лагерь.

Через несколько дней, когда улеглись хлопоты устройства лагерной жизни, начались будничные дни экспедиции.

Нефтяники полезли «щупать», обнюхивать соль и мох, жаждая уловить знакомый запах нефти, а геологи через льды и полыньи пробирались на остров боцмана, учёного, путешественника Никифора Алексеевича Бегичева. Я шёл на остров с геологами.

Как только вступили мы на камни, геологи извлекли из рюкзаков топорики, молоточки, кирки, и с этой минуты их ничто больше не интересовало: люди ушли в землю.

Вскинув винтовку за спину, я пошёл по западной стороне острова.

Был май. Лёд и снег ещё крепко держали землю, но в воздухе ощущалось весеннее беспокойство. Солнце круглые сутки светило исступлённо ярко.

Усталая тишина доживала последние дни. Скоро с грохотом и звоном разобьётся лёд в море, в открытую воду северных морей придут сотни горластых пароходов, а на берегу люди алмазными буравами вопьются в землю и, будут пробираться к её сердцу. Тишина уйдёт, испуганная взрывами аммонала.

Запах дыма пахнул на меня. В ста метрах за глыбой камня виднелась избушка, доверху заваленная снегом. Перед входом на корточках сидел человек с белой открытой головой.

Я узнал его.

— Хой, Молчаливый!

Старик вздрогнул, поднял голову, быстро вскочил на ноги и бежал навстречу мне, широко по-ненецки расставляя ноги в глубоком снегу.

Он был всё ещё могучим, свежим, с блестящими глазами.

Не добежав до меня несколько шагов, остановился и пристально всмотрелся.

— А-а! Знаю тебя, помню ночь на Маре-Сале. Жив?

Он улыбнулся одними глазами и вдруг, словно вспомнив что-то, с тревогой спросил:

— Зачем здесь? Один?

Я рассказал ему всё. Молчаливый сгорбился, опустил голову на грудь и, еле-еле передвигая ногами, поплёлся к избушке. Я восторженно рассказывал ему о богатстве Нордвика и острова, я мечтал о нефтеносном городке на Юрунг-Тумус, о шахтах и штольнях на острове, о большом грузовом порте, который вырастет здесь на магистрали Великого северного морского пути, о городе Нордвике… Я был безжалостен и не щадил его.

О себе Егор говорил мало:

— Песца добываю здесь. Двадцать пять лет назад первый раз жили мы здесь с Никифором. Он, как и вы, всё чёрный камень искал и таскал в костёр. Горел камень хорошо, гарь тяжёлая была только. Говорил я ему тогда: «Талант тебе, Никифор, сразу целый остров привалило». А вот теперь этот талант покою не даёт…

Через несколько дней Молчаливый появился у нас в стане. Старик внимательно осмотрел всё. Он видел, как люди застывшими руками собирали дизель, как предприимчивый радист экспедиции устраивал антенну своей походной рации на полозьях оленьих нарт, как под куполообразными вышками вращались в невидимом разбеге буравы, как в баночках и ванночках растворялся «чёрный камень» его острова.

Сумрачным уходил Молчаливый из лагеря. Пожалуй, он тогда не верил в гибель своего последнего убежища. Не верил или, быть может, не хотел в это верить.

Но вот, когда сломало в море лёд, в гавань залива пришли первые пароходы: «Русанов», «Правда», «Володарский» и шхуна «Харитон Лаптев». Большие корабли с лязгом бросили тяжёлые якоря в холодную воду. И тут же к ним, словно под защиту, прилепились шумные, вёрткие катера, моторки, шлюпки, карбаза, утлые плашкоуты и понтоны.

Лебёдки с шипом и грохотом потянули из тёмных трюмов нескончаемые стропы грузов. Ни прибой, ни ветры не могли остановить аврала. Люди по пояс заходили в ледяную воду — подтягивали, подавали, поддерживали, разгружали.

На берег выкладывали, как бельё из чемодана, разобранный город: готовые стены домов, ангары для самолётов, брёвна, цемент, кирпич, стекло, одежду, консервы, колёса маховиков, бензин, горчицу, папиросы, телефоны, проволоку, книги, пластинки.