Константин Мурзиди - Южный Урал, № 1

Примелькались
В дорожном гаме
Лица спутников,
Их слова.
Разлинеена проводами
Заоконная синева.
Беспощадно,
От самой Арыси
Солнце катится
Поезду вслед.
В бирюзовой
Проветренной выси
Ни дыминки,
Ни облачка нет.
Я покинул
Горячий, как Поти,
Виноградный,
Хмельной Гористан.
Там в плаще из зелёной плоти
У перрона дежурил банан.
И над сладким журчаньем
Арыков
Тополя поднялись на носки.
Здесь же всё нелюдимо,
И дико —
Саксаул, камыши
И пески.
Из степей,
Как из бездны столетий,
На верблюде маячит казах.
И свистит
Над барханами ветер,
И пустыней скрипит на зубах;
Застилает
Кошмою тяжёлой
По степям караванов следы
Но напрасно
Осипшие долы
Словно раненый шепчут:
Воды!
Разметалась,
Как Гоби устала.
Потемнела от жажды страна.
Но изрежь её
Сетью каналов
И в пустыню
Прийдёт Фергана.

Ползёт по травам тишина,
Деревья замерли в прохладе;
Замаскирована луна
В своей заоблачной засаде.
Но очень зорко на посту
Солдаты смотрят в темноту.
Один травой стирает грязь
С запасных дисков автомата,
Другой, в ячейку углубись,
Копает нишу под гранаты.
Но очень зорко на посту
Солдаты смотрят в темноту.
А третий в дзоте, заслоня
Своей ладонью полпечурки,
Разводит горсточку огня
И для тепла и для прикурки.
Но всё же зорко на посту
Солдаты смотрят в темноту.
Как будто слышен слабый хруст.
Как будто вздрогнул тёмный куст.
Нестройный залп. Короткий стон.
Лазутчик вражеский сражён.
Недаром зорко на посту
Солдаты смотрят в темноту!

Едет витязь. В плечах его сила
И во взорах решимость видна.
По-сыновьи бойца снарядила,
Посылая на битву, страна.

В дни разлук и народной печали
Озабоченный, строгий Урал
Из своей нержавеющей стали
Для героя оружье ковал.

Чабанами давно знаменитый,
На зелёных отрогах Кавказ
В молодых табунах для джигита
Скакуна кабардинского пас.

Конь косится на пажити мрачно,
Весь в предчувствии битвы дрожит.
От ушей, что тонки и прозрачны,
До точёных арабских копыт.

И сверкает, для сечи кровавой
Наостренный, как бритва, давно,
Тонкозвучный, с дамасскою славой,
Златоустовской марки клинок.

Молодой, но отважный рубака,
Ты, нахмурясь, влетаешь в огонь.
Не затупится сабля в атаках,
Не устанет пришпоренный конь!

Она началась удивительно просто:
С ветвей, словно белка, сорвался комочек,
Робкая капля пошла по берёсте,
Да там и осталась горошинкой.
К ночи
Зима застонала, завыла в сугробах,
Наотмашь ударила в дебри бураном.
И всё же, к рассвету метельная злоба
Лежала, белея бинтами по ранам.
А капля блеснула, ожив на припёке,
И тихо по дереву вниз покатилась.
Была в этой капле могучая сила…

Пахло пеплом и веником, как в остывающей бане,
Над воронками плавал тяжёлый дымящийся зной;
Каждый лист был пробит,
Каждый куст был изранен,
Каждый лес был наполнен гремучей войной.
Дым не таял. Он был словно ранняя проседь
На зелёных висках опалённой земли.
Льнули к телу рубахи, как в зной на покосе,
Люди льнули к земле, но назад не пошли.
Хоть земля без конца
И дорог не измерить на свете,
Где-то в сердце возился
Холодный пронзительный страх…
Но куда отступать,
Коль за нами старухи и дети
Рожь серпом убирали,
Варили грибы на кострах?
Мы ночами в болотах копали открытые штольни.
Каской черпали воду,
Плескали её под кусты.
А ракеты врагов,
Как обломки медлительных молний,
Беспощадно светили с полётной своей высоты.
И снарядами выли ночные тревожные дали,
И, шумя, осыпались взлетавшие комья земли.
Мы огнём и отвагой дорогу врагам преграждали
И враги —
Не прошли!

Ты — у окна…
Весна в цветы одета.
Но ты глядишь в неведомую синь.
Там — мысль твоя.
Там, за горами где-то
В бою погиб
Тобой любимый сын.
Ни жалобы, ни слёз.
И твой спокоен голос.
Ты, как всегда,
Не можешь быть иной,
Но тяжкая печаль твой волос
Уже посеребрила тонкой сединой.

Я к товарищам рвался в бой,
Но к земле был припаян свинцом.
Я уже простился с собой,
Плюнув смерти в лицо,

И лежал в окровавленной ржи,
На себя и судьбу в обиде.
Но услышал я слово: «Жив!»
И живые глаза увидел.

Надо мною нависла мгла,
Смерть смотрела в глаза порой.
Ты у смерти меня взяла,
Сберегла и вернула в строй.

Если встречу тебя опять
Санитарка моя, не скрою:
Я хотел бы тебя обнять
И родною назвать сестрою.

Полночь.
Ударом ленивым
Бьют стенные часы;
Сквозь сон улыбаясь счастливо,
Лежит в колыбели сын.
А за стеною — стужа,
Свирепая воет метель.
Жена приготовила ужин,
Мягкую стелет постель.
Но отдых ещё не скоро,
Пусть тяжела голова, —
Годы бегут. Неизвестного — горы,
А на полке лежит словарь.
И час за часом проходит мигом.
В мёрзлых стёклах играет рассвет.
Инженер сидит, наклонясь над книгой:
Нашёл.
И снова ищет ответ.
Уже в окно золотою массой
Заглядывает восток.
Жена беспокоится: «Ты бы, Вася,
Прилёг вздремнуть на часок».

Инженер словарь отодвинул, —
Одолевает сон.
Взглянул в колыбельку сына
И тихо ответил: «Выспится — он».

Горы покрыты лесом:
Зелёным, бронзово-бурым.
Туманов скользит завеса,
Лесов открывая шкуры.
Лисьи они иль медвежьи —
Солнце на них забрезжит:
Пламенем вспыхнут осины
С жёлтой берёзой рядом.
Всё оно будто из воска —
Елей и сосен войско.
Светящиеся берёзки,
Осени грустный запах.
Осени жёлтые всплески,
Горы — медведи на лапах.
Песни любимым ладом
Пою этих гор громады,
Милые сердцу кручи,
Грядою летящие тучи,
Ручьи, родники, туманы,
Грохот реки Сыростана.
Дальше б уйти и выше,
Трогать туман руками,
Видеть, как рыба дышит,
Двигая плавниками.
С двустволкой по козьим тропам,
По листьям сухим, как порох,
В дыханье цветов и в шорох…
Где мчится олень за горы,
Где ящерицей сухою
Мелькнёт внизу за листвою,
За Ильменем, за церквушкой,
Размотав дымовую катушку,
За виадуком — скорый.
Выстрел доносится гулкий,
Зверей стихает шорох.
Словно на детском рисунке,
Солнце встаёт большое!
А где-то внизу, в лощине
Золото моет старатель,
Выпрямится морщинист,
Залюбовавшись закатом.
Глаз ослепляют краски,
Шагаешь густой травою,
Город назвали Миассом.
Миасс — это дно золотое!