Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6441 ( № 48 2013)

– Почему через семь? – удивился он.

Ещё накануне я поведал Мишелю, что с Тавернье мы встречались в последний раз семь лет назад, в 1997 году в Монте-Карло. А до этого, семью годами раньше, в Париже, мы с ним познакомились. Тогда, в январе 1990 года, советским кинематографистам выпала честь открывать в Лувре новый зал под куполом только что возведённой Пирамиды. Фильмы отбирали сами французы, и программа вечера выглядела так: документальная лента А. Сокурова «Московская элегия», игровая картина «Там, где небо лежит на земле» – мой дебют и «Зеркало» А. Тарковского. Торжественную церемонию открывали министр культуры Франции с Бертраном Тавернье, с советской стороны – Элем Климов, известный кинорежиссёр, председатель Союза кинематографистов СССР. Помимо культурного события, успех этой акции послужил основанием для подписания договора о совместных постановках. (Надо сказать, что в постсоветской России почти все заметные фильмы последующих шести-семи лет были сделаны при финансовой поддержке «Фонда развития кино» Франции.)

На фуршете, в неформальной обстановке, Элем Климов знакомил Тавернье с членами нашей делегации. К тому времени я видел только одну картину, возможно, лучшее из его сочинений – «Полночный джаз» с Декстером Гордоном, знаменитым саксофонистом в главной роли. Непрофессиональный актёр получил «Оскар» за эту работу. Музыку же к фильму написал легендарный Херби Хенкок. Из фильма видно, что его сделал наследник идей французской новой волны – идей, которые привели меня, уже взрослого человека с философским образованием МГУ, в большое кино. Поэтому мне, молодому кинематографисту, крайне важно было знать мнение автора «джаза» о моей картине. Ещё в просмотровом зале я, вытянув шею из последнего ряда, пытался разглядеть реакцию Тавернье на простую историю старика (в исполнении Азата Шеренца), где драматургия вырастала из стилистики почти что реального времени. В темноте я мало что замечал, зато раздражало всё в моей картине: монтаж, темпоритм, звук, сцены. В конце концов я покинул зал. Хотел сбежать и с фуршета, когда заметил, что Тавернье вместе с Климовым и переводчицей направляются в мою сторону.

Жестом руки Климов остановил меня, и вскоре я оказался в объятиях французского режиссёра.

Поздравляя с фильмом, он сказал, что старик словно с небес сошёл...

Мягкий, обходительный в общении, с белоснежным лицом, он меньше всего походил на кинорежиссёра. Сын известного писателя и эссеиста Рене Тавернье, он сам выглядел как поэт эпохи символизма. Позже я узнал, что бывший юрист Бертран Тавернье написал ряд книг о кино, многочисленные статьи, сценарии. Он был интеллектуалом.

– Не думаю, что у тебя был жёсткий сценарий, – предположил Тавернье.

– Две-три странички, – подтвердил я.

– Всё правильно. Такие вещи пишутся камерой, – заключил опытный режиссёр.

Затем он спросил меня о моих дальнейших творческих планах. Я ответил что-то неопределённое. За меня вступился Элем Германович, сказав, что он сделает всё, чтобы Госкино дало мне вторую постановку.

Действительно, через два месяца после этого разговора со мной был подписан договор о производстве фильма по собственному сценарию: «Yes! Today! или Убийца».

Я начал работу в одной стране, а завершил – совсем в другой. Производство растянулось на годы, и уж отдельная история, через что пришлось пройти съёмочной группе, актёрам. Спасибо Иннокентию Михайловичу Смоктуновскому и Армену Борисовичу Джигарханяну, которые помимо своих дней приходили на площадку, чтобы поддерживать дух коллектива (кстати говоря, они впервые сыграли вместе в этой картине).

Что из всего этого вышло, я рассказал Бертрану Тавернье через семь лет, встретив его совершенно случайно на террасе гостиницы Paris de Palas в Монте-Карло. Мы с друзьями прибыли сюда сразу после Каннского кинофестиваля посмотреть очередной этап «Формулы-1». По той же причине оказался здесь и Тавернье, и тоже с друзьями.

Семь лет прошло со времени нашей первой встречи, и я не был уверен, что он вспомнит меня. Из бюллетеней Каннского кинорынка я знал, что недавно его картина «Капитан Конан» получила премию французской киноакадемии «Сезар» за лучшую режиссуру. Был прекрасный повод подойти и поздравить его.

Тавернье встретил меня так, будто мы расстались только вчера.

– Борис, в Берлине я видел рекламу твоей картины «Убийца», – выпалил он вместо приветствия на английском.

Я ответил, что так назвали её российские прокатчики, на самом деле картина называется «Yes! Today! или Убийца» – философская притча.

– К сожалению, у меня не было возможности посмотреть её.

– Вы ничего не потеряли.

– Неужели? – хитровато зажмурился Тавернье.

Я не лукавил, когда рассказывал ему, почему картина мне не нравится. Да, я до сих пор горжусь наградой, полученной за неё на Мангейском кинофестивале, но только лишь потому, что лауреатами этого конкурса в разные годы становились такие кинематографисты, как Вим Вендерс, Фолькер Шлендорф, Лина Вертмюллер, Тео Ангелопулос, Джим Джармуш, Элем Климов, Ален Рене, Фасбиндер и другие мастера большого экрана. Андрей Плахов, кинокритик, президент ФИПРЕССИ (всемирная ассоциация кинокритиков) писал в «Коммерсанте»: «...Фильм «Убийца» прервал пятнадцатилетнее молчание российского кино на этом традиционно сильном режиссёрском смотре».

Картина успешно шла и в немецком прокате с рекламным слоганом – «Фестиваль одной картины», а продюсеры и И. Смоктуновский в номинации «Лучший актёр второго плана» получили российскую национальную премию «Ника».

Однако продюсерские законы и вкусы дикого капитализма в России в начале 90-х в итоге ограничили картину черновым монтажом, предпочтя стилизацию попытке достичь высокого стиля. С этим я не мог смириться, пытался даже снять своё имя с титров. По неопытности подписанный мною договор был на стороне инвестора, и мне оставалось винить в этом только себя.

– Ничего, я тоже попадался, – пытался подбодрить меня мой старший коллега, – в нашем деле каждая работа впрок.

– Согласен, – ответил я.

– Что собираешься делать дальше?

– Собираюсь уходить из кино.

– О-о, Борис, перестань...

– Если, конечно, не дадут мне снимать фильм-оперу, – прояснил я ситуацию.

– Какую оперу? – заинтересовался Тавернье.

– Пока ещё думаю: «Лоэнгрина» или «Норму», или же «Поворот винта»...

– И во всех такая музыка! – засверкали глаза знатока.

– Этот жанр у нас, как любят говорить наши продюсеры, «неформат», для них это что-то заоблачное. Последний фильм-оперу у нас снимали почти тридцать лет назад, ещё в СССР. Формально наш проект будет первым в России – отсюда и трудности, которые ещё ожидают меня впереди.