Стефан Кларк - Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга

Тля оказалась весьма симпатичной — по крайней мере, на любителя. Она имела очень приятный цвет, что-то вроде бледно-желтого шафрана, который отлично смотрится на полотнах Ван Гога, но, если представить это ползущим по корням винограда, впечатлений хватит на ночной кошмар. Жизненный цикл жучка, как обнаружил Планшон, был образцом деструктивной эффективности: летом самка откладывала яйца под поверхностью листа (отсюда и бубоны); вылупившиеся из яйца личинки продвигались к стеблю лозы, где женские особи исподтишка откладывали второе поколение яиц — до 600 штук каждая, — и они успешно зимовали; следующей весной рождалась масса бескрылых желтых тлей, которые устремлялись вниз, к корню, и уничтожали его примерно так же, как английские туристы расправляются с пляжным баром с бесплатной выпивкой. После этого приютившее их растение отправлялось к Создателю, а обожравшиеся насекомые перемещались дальше, в поисках новой жертвы. Трагизм ситуации заключался в том, что самки имели способность откладывать яйца путем асексуальной репродукции — то есть даже без всякого удовольствия. Это действительно была бездушная, страшная чума.

Вопрос состоял в том, как остановить ее, ведь упрямые жуки маршировали по Европе так же победоносно, как наполеоновская армия. В течение двенадцати лет они попеременно атаковали все важнейшие винодельческие провинции континента. Они успели отметиться даже в Австралии (скорее все-таки заехали с импортируемым вином, а не пропахали всю планету). Но тяжелее других стран пострадала Франция: с 1875 года по 1889 год производство вина в стране упало с 8,4 миллиарда литров до 2,3 миллиарда и примерно сорок процентов французских виноградников погибли.

В течение двадцати пяти лет с тех пор, как впервые были выявлены симптомы, болезнь продолжала распространяться, и единственным решением представлялось уничтожение практически всех уцелевших в стране виноградников.

Некоторые французские виноградари и ученые высказывались в пользу лечения болезни, а не ее предупреждения, предлагая обрабатывать лозу ядовитыми инсектицидами или временно затопить виноградники (выяснилось, что жучки не очень-то жалуют воду). Планшон возражал, считая, что лечение инфицированных растений — пустая трата времени. Требовалось что-то вроде вакцины.

И вот тут к делу подключились американцы.

Еще в 1870-х годах энтомолог Чарльз Валентин Райли, лондонец, проживающий в Миссури, обнаружил, что филлоксера водится и в США (где ей дали другое имя: виноградная вошь), но вроде бы не наносит ущерб виноградникам. Американские растения почему-то были устойчивы к этой тле.

Райли отослал корни американских растений Планшону, и тот согласился, что растения действительно обладают иммунитетом. Почему бы не засадить все французские виноградники американскими сортами? — подумал он. Ответ, разумеется, очевиден: французы были уверены в том, что их родные виноградники дают вино высшего качества. Но два винодела из Бордо — Лео Лалиман и Гастон Базиль — нашли выход из этого затруднительного положения. По их предложению Планшон начал прививать лозу французского винограда на американские корни, и вскоре подтвердилось, что полученные растения устойчивы к болезни.

Это открытие раскололо французское виноделие: одна половина виноделов выступала за опрыскивание инсектицидами, другая — за прививание, причем антиамериканские активисты называли сторонников метода Планшона «торговцами деревом».

Пока шли споры, французские виноградари массово бежали из своего бизнеса — многие эмигрировали в Америку и Северную Африку, — а торговцы импортировали вина из-за границы. Даже если бы прививка дала положительный результат, казалось, было уже поздно спасать индустрию.

Типично французский скандал еще больше осложнил ситуацию. Правительство предложило денежный приз, 320 000 франков, тому, кто первым найдет лекарство от филлоксеры. Свои права на получение приза заявил винодел из Бордо Лалиман, хотя он и работал вместе с Планшоном и Базилем. Может, это даже покажется невероятным, но Лалиману отказали, обвинив его в том, что он сам импортировал инфицированные лозы.

Но каким-то чудом, на фоне этого сумбура споров и склок, прививка и пересадка медленно начали приносить плоды. В 1880 году новой лозой были засажены около 2500 гектаров, а в 1885 году — уже 45 000. Вскоре франко-американская армия спасения маршировала по стране.

Говорят, что, если бы не американские виноградные лозы, желтая тля сожрала бы все европейское виноделие. В силу своей изоляции оказался не задет Кипр, но все другие страны уж точно потеряли бы свои виноградники; единственный европейский сорт, обладающий иммунитетом к филлоксере, это ассиртико, и произрастает он на греческом острове Санторини.

В любом случае, отрасль была спасена благодаря ботанике, творческому мышлению, дарвинистской вере в то, что выживает сильнейший — труд Чарльза Дарвина «О происхождении видов» был опубликован в 1859 году, — и конечно же закаленным американским растениям. Напрашивается большое трансатлантическое мерси.

Или нет? Потому что кое-кто говорил, что американцы — с помощью дарвинизма — помогли вызвать эпидемию филлоксеры.

Еще с конца 1850-х годов французские виноделы (в том числе, как полагают, и Лео Лалиман из Бордо) экспериментировали со способами повышения урожайности, улучшая Природу. Они высаживали на своих виноградниках лозы из других регионов, включая и корневища из США. И судя по тому, как Лалиман откликнулся на теорию прививания, он, возможно, сам пробовал делать это на своей ферме.

Сегодня все едины в том, что паразита изначально завезли из Нового Света с образцами виноградных лоз из Американского каталога растений. Разумеется, это была несчастливая случайность, но заразить страну смертельным вирусом, а потом продавать ей лекарство — это как раз укладывается в бизнес-практику многих стран, вот почему французы до сих пор подозревают англосаксов в нечистоплотности.

Впрочем, кто бы ни был виноват в случившемся, одно можно сказать наверняка: если французский винодел поднимает бокал бордо, бургундского и так далее по алфавиту, утверждая при этом, что его вино превосходит любое вино, когда- либо произведенное в Новом Свете, возразить ему достаточно просто.

Французское вино в какой-то степени — продукт Нового Света.

Король Эдуард VII был из тех, кто понимал, насколько это приятно — не воевать с Францией.