Михаил Львов - Каменный пояс, 1985

Оскар ехал по северному маршруту. 19 марта он послал Эльзе Харцер первую весточку о себе из шведского портового города Мальме. 26 марта он пишет уже из Парижа, где они с Гейнцем пробыли восемь дней. В письме — тревога за судьбу близких и друзей в Германии, решимость бороться до победы.

«Родина далеко, но мы всегда наготове. Мы боремся и завоюем для нее свободу. За это можно пожертвовать жизнью. К этому я всегда готов».

Вместе с группой товарищей, прибывших из разных стран, они выехали из Парижа в Перпиньян — городок в тридцати километрах от франко-испанской границы.

…И вот они идут по горной тропе следом за проводниками. Внизу, на французской стороне, виднеются огоньки селений, над головой перемигиваются звезды. Но смотреть вверх некогда, нужно следить за тропой. Тридцать километров пешком, ночью, через горы — не увеселительная прогулка.

Когда дорога шла уже под уклон, один из группы, глухо застонав, опустился на камень.

— Что с тобой, дружище?

— Сердце… Сейчас… Сейчас пройдет…

Оскар подошел к Гейнцу.

— Задерживаться нельзя, видишь, уже светает. Давай понесем его.

Подхватив обессилевшего товарища, они двинулись дальше и через некоторое время благополучно перенесли его на испанскую сторону.

На следующее утро группа была уже в Фигерасе, где находилась техническая база республиканской армии. Бойцов не хватало, Оскара и Гейнца сразу же назначили в ночной караул. Это первое боевое задание заставило их поволноваться.

«Впервые в жизни мы стояли с карабинами наизготовку, полные решимости убить любого фашиста, который приблизится к нашему посту, — вспоминает Гейнц Гофман. — Мы молча смотрели в непроницаемую темноту, в каждом шорохе подозревая врага. Ведь никто нам не сказал, откуда могут появиться фашисты. К счастью, все было спокойно. Но мы очень радовались, когда подошла смена».

Встретившись через несколько месяцев, Оскар сказал товарищу:

— Ты помнишь, Гейнц, первую ночь в Фигерасе? Мне было немножко не по себе. Хорошо, что мы были вдвоем.

Из Фигераса добровольцев отправили в Барселону. В казарме имени Карла Маркса их одели в военную форму и отправили в город Альбасете, где формировались знаменитые интернациональные бригады.

Первая сформированная из добровольцев интернациональная бригада получила название Одиннадцатой. Командиром ее был Эмиль Клебер — австрийский коммунист, сын крестьянина из Буковины, участник Великой Октябрьской революции, большевик, показавший себя в Испании талантливым военачальником.

Первый батальон этой бригады возглавлял носитель очень аристократической фамилии — капитан Арнольд фон Голзенау, который известен как талантливый писатель под именем Людвига Ренна. А первым комиссаром батальона был человек редкостного мужества — руководитель немецкой антифашистской эмиграции в Париже Ганс Боймлер.

Батальон вступил в бой под Мадридом в самые трудные дни ноября 1936 года, когда решалась судьба города. Участвовал он в разгроме итальянцев под Гвадалахарой, но и сам понес большие потери. В одном из боев погиб комиссар Ганс Боймлер, и батальону было присвоено его имя.

Новым комиссаром этого прославленного батальона был назначен Гейнц Гофман. Оскар стал политкомиссаром одной из рот, а вскоре — ее командиром. «Все мои желания — быть здесь, на фронте — наконец осуществились», — пишет он Эльзе Харцер.

Как раз в эти дни исполнилось десять лет с тех пор, как Оскар стал членом Коммунистического союза молодежи. И немало из них прошло в борьбе и опасностях, когда каждый день — на переднем крае, каждый час — лицом к врагу.

Оскар ехал в Испанию, чтобы бороться с фашизмом. Для этого он поехал бы в любую другую страну. Но здесь, на выжженной солнцем и политой крестьянским потом земле, он почувствовал, что полюбил Испанию, ее народ на всю жизнь.

Три года спустя, за тысячи километров от оливковых рощ и каменистых плато, в другой стране, которая была для него всегда маяком и примером, он скажет: «Когда мы победим и можно будет выбирать, я бы хотел жить в Испании».

После недолгой передышки Одиннадцатая интербригада снова была брошена на фронт. Она участвовала в сражении, которое в истории гражданской войны в Испании получило название «Внезапная атака под Утанде».

Атака интербригадовцев началась на рассвете. Шел сильный дождь. После короткой артиллерийской подготовки бойцы ворвались в фашистские траншеи и гранатами уничтожили несколько огневых точек.

Рота Оскара действовала на правом фланге. «Мы заметили, что прямо перед нами солдаты противника собираются группами, — вспоминал впоследствии Оскар. — А потом они бросились к нам навстречу с криком: «Да здравствует республика!» Сразу же у них позади началась сильная пулеметная стрельба, и многие из них были убиты».

В ходе боя потребовалось установить связь с соседним батальоном. Но связной командира роты был ранен, и Оскар, передав командование помощнику, пошел сам. Вдруг перед собой на поле пшеницы он увидел человека в фашистской форме. «Да здравствует республика!» — закричал тот. Оскар решил, что это еще один перебежчик. «Было видно, что он ранен. Я опустил оружие и подошел. И вдруг он вскинул руку — раздался выстрел. Падая, я успел несколько раз выстрелить в фашиста».

Оскар лежал без сознания и не видел, как по батальону ударили свежие силы противника. Это были «рэкеты» — отборные войска Франко. Упорно обороняясь, товарищи Оскара отступали метр за метром, пока не дошли до отвесного склона скалы. Они не бросили своего командира. С огромным трудом, под вражеским обстрелом, его опустили вниз и доставили в безопасное место.

«Немножко болен и скоро буду здоров…»

Это из письма Оскара, посланного из госпиталя. Ему только что сделали вторую сложную операцию, и положение еще было весьма тяжелым. Только через полгода он напишет, что был серьезно ранен.

Впрочем, не столько болезнь была для Оскара мучительной, сколько вынужденное бездействие. Товарищи бьются с врагом, а он прикован к постели! Но раз уже это случилось, нужно находить свое место в строю. И он занимается самообразованием, изучает испанский язык.

В этом — весь Оскар. А письма, которые он пишет Эльзе, — это маленькие, но яркие обзоры политического и экономического положения в Испании. Это тоже было политической работой: ведь пресса в капиталистических странах скрывала от читателей правду.

Доходили до него и ответные письма. В одном из них он узнал о судьбе арестованных фашистами бургштадтских товарищей. Пауль Гофман брошен в тюрьму на шесть лет, остальные — на срок от четырех до шести лет.

«Если бы они схватили меня, я бы тоже получил столько же. Проклятье! Во мне кипит злость, что я должен лежать здесь. Но скоро мы сведем счет с этими мерзавцами!»