Журнал Русская жизнь - Сокровенный человек (апрель 2007)

Фокке махнул рукой. Скалон вскоре умер на руках у немецкого доктора. Перед выстрелом генерал оставил небольшую записку, где трогательно попрощался с женой и дочерью и сказал, что уходит из жизни, потому что больше не может жить.

Это смерть политика и дипломата. Что мог сделать Скалон? Застрелиться до отъезда в Брест-Литовск? Это было бы частным поступком, не имеющим политического резонанса. Убить на переговорах Гофмана или Иоффе? Но это нарушение статуса парламентера и потеря чес ти. Написать предсмертное письмо с проклятиями немцам и большевикам? В Петербурге замучают в чекистских подвалах заложников - несчастную жену и дочку. Нет, Скалон все рассчитал и обдумал.

С КЕМ немцы вели переговоры о капитуляции России? Присоединившийся вскоре к переговорам Радек вообще был офицером австро-венгерской армии, заочно осужденным за дезертирство. Если министр иностранных дел Австро-Венгрии Отто фон Чернин с ним ведет переговоры, значит тем самым признает, что он не дезертир. А если гражданин вашей страны - официальное лицо вражеского государства и при этом не перебежчик, значит он… кто? КЕМ СЛУЖИТ? КОМУ? Радек даже не знал русского языка и общался с советскими коллегами при помощи жены. Иоффе - больной человек без определенных занятий, пациент австрийской психиатрической клиники. Карахан - спекулянт лифчиками и портсигарами. Каменев плясал камаринского с проститутками в публичном доме для германских офицеров (буквально). Камеритая-Биценко - пардон-мадам-лагерная ковырялка. Невменяема. Единственный дееспособный человек - русский генерал, представитель Ставки -демонстративно застрелился. Немцы могут таким образом заключать мирные договора с Альфой Центавра, одесскими биндюжниками, или, что еще лучше, - сами с собой. «Дипломатический онанизм».

Все это Скалон прекрасно понял и ушел из жизни сознательно. Он дал возможность будущему белому движению при победе автоматически смыть позор Бреста. «Брест» - это не русские люди, русских там не было. Русские своих союзников не предавали. Если союзники победили - русские имеют право на свою часть победы. Как Франция в 1945 году. Если бы победили белые, сейчас имя Скалона знал бы каждый русский школьник, его именем называли бы улицы и площади. Ведь это и есть классический геройский поступок: сознательная гибель одиночки во имя торжества общей справедливости.

Сначала подвиг Скалона решили замазать грязью: «Скалон во время ответственных переговоров застрелился из-за измены жены». Потом его имя просто вычеркнули из истории. Причем, и западные историки тоже. Хотя немцы тогда поняли, что произошло. Скалона похоронили с высшими воинскими почестями. Скалон был плотью от плоти этой армии, род его (давно и полностью обрусевших франкошведов) 200 лет верой и правдой служил России. Вечная ему память.

А Иоффе… Думаю, умирающий генерал снился ему по ночам всю оставшуюся жизнь. В конце концов, «непрактикующий врач» застрелился. Ровно через десять лет после начала брестских переговоров, в ноябре 1927 года.

Как и Скалон, Иоффе оставил предсмертное письмо. На десяти страницах. Привести этот документ полностью не представляется возможным: есть там и «философское обоснование», и желание покрасоваться перед потомками. Все как положено. Но суть человека всегда видна:

«С некоторого времени Кремлевская аптека, которая всегда выдавала мне лекарства по моим рецептам, получила запрещение делать это, и я фактически был лишен той бесплатной медикаментозной помощи, которой пользовался, и вынужден был покупать необходимые мне лекарства за свой счет в городских аптеках…

Сегодня вечером врач ЦК т. Потемкин сообщил моей жене, что лечебная комиссия ЦК постановила меня за границу не посылать и лечить в России, так как специалисты настаивают на длительном лечении за границей и кратковременное - считают бесполезным. ЦК же, наоборот, согласен дать на мое лечение до 1000 долларов (до 2.000 руб.) и не считает возможным ассигновать больше…

Англо- американские издательства неоднократно предлагали мне за отрывки из моих воспоминаний (с единственным требованием, чтобы вошел период брестских переговоров) сумму до 20.000 долларов; Политбюро прекрасно знает, что я достаточно опытен и как журналист, и как дипломат, чтобы не напечатать того, что может повредить нашей партии или государству, и неоднократно был цензором и по НКИД, и по ГКК, а в качестве полпреда и по всем выходящим в данной стране русским произведениям… Я без прямого нарушения постановления Политбюро не считаю возможным издание своих мемуаров за границей, следовательно, не вижу возможностей лечиться, не получая денег от ЦК, который явно за всю мою 27-летнюю революционную работу считает возможным оценить мою жизнь и здоровье суммою не свыше 2.000 руб…

В прошлую мою такую же болезнь к моим услугам был целый личный штат полпредства, теперь же мне «по чину» даже личного секретаря не полагается; при том невнимании ко мне, которое последнее время наблюдается при всех моих заболеваниях (вот и теперь, как сказано, я 9 суток - без всякой помощи фактически и даже предписанной мне проф. Давиденко электрической грелки пока добиться не могу), я не могу рассчитывать даже на такой пустяк, как переноска меня на носилках…»

Это все понятно («20 000 долларов», «грелку не дали»). Я о другом. Оценим поведение Адольфа Иоффе на понятном ему уровне грелки. После предсмертного письма Скалона советская власть его вдове и дочери назначила пенсию. А после предсмертного письма Иоффе, адресованного опальному Троцкому, семью «дипломата ленинской школы» Сталин репрессировал. Помог сумасшедший ипохондрик домашним.

Забастовки - верный признак растущего благополучия.

Экономика на подъеме, доходы обывателя растут, политической бури не видно, а забастовки в России случаются все чаще. За последние два года дважды бастовали рабочие завода "Форд" во Всеволожске - и оба раза успешно. Бастовали докеры в петербургском порту, итальянская забастовка прошла на питерской пивоварне "Хейнекен", на очереди, кажется, питерская же почта и московский завод "Рено".

К протестам нам не привыкать. Не исчезли еще из памяти 1990-е, бюджетники и пенсионеры, мрачными шествиями идущие по центральным улицам, обозленные горняки, стучащие касками на Горбатом мосту, "рельсовая война". Но то были бунты отчаяния, вызванные годичной задержкой зарплаты, нищетой и полным отсутствием какой-либо перспективы. Их типичный участник - пожилой инженер из умирающего НИИ, упорно голосовавший за КПРФ. Нынешние забастовщики принадлежат к совершенно другому социальному типу. Это рабочие вполне успешных предприятий, часто люди молодые, и вовсе не знавшие советской власти. Они требуют лучших условий труда и большей зарплаты - и раз за разом добиваются своего. В России медленно возникает рабочее движение, примерно в том же виде, в каком оно существует в Европе и в каком в России его никогда и не знали.