Журнал Русская жизнь - Русский бог (декабрь 2007)

Все это до сих пор актуально в отношении и наших замечательных современниц, способных олицетворять собой понятие «русская красавица», пусть даже внешне они и не принадлежат к тому классическому «кокошечному» типу, который, наверное, частенько представляется иностранным женихам в грезах о красивой, покладистой и неприхотливой русской жене. Миф этот, похоже, подразвеялся, поскольку кажущаяся неприхотливость и скромность русской красавицы - это всего лишь умение терпеливо выжидать оптимальный момент для решающего прыжка, коротая время за выстраиванием имиджа прекраснодушной возвышенной натуры. Впрочем, артистизмом природа наделила русских красавиц так щедро, что, наверное, многим из них уже трудно разделить, где истинное нутро, а где имидж. Чуть ли не слезы стояли в глазах Анастасии Волочковой, когда она рассказывала по телевизору, как ее затравили в Большом театре, и невозможно было понять, как поворачиваются злые языки в бульварной прессе дразнить эту униженную и оскорбленную красавицу кличкой «Настя-пылесос» - за умение высасывать из своих поклонников деньги и подарки. В этом, наверное, даже нет никакого притворства - и слезы настоящие, и пылесос: такая натура многогранная. Точно так же нельзя считать притворством тщательно срежиссированную, отшлифованную до виртуозного искусства манеру Ренаты Литвиновой изображать красавицу слегка не в себе и не от мира сего, что тем не менее великолепно сочетается с нормально развитой способностью брать от этого мира все, что нужно девушке. А нужно-то среднестатистической русской красавице на самом деле совсем немного - так, брильянтовый кокошник, соболий зипун да лапти от Маноло Бланика.

К 200-летию со дня рождения Александра Иванова

Русская утопия - как она многообразна и обширна. Она расстилается на запад и восток, чего только в себя не втягивая: мечты о панславянском единении, вселенской церкви, новом царствии Божием, духовном обновлении человечества, единении пролетариата, бесклассовом обществе. И много еще чего другого, и все ширится, и будет продуцировать все новые и новые варианты. Утопия - как по-русски звучит это слово, сразу же образуя что-то вязкое, хлипкое, топкое, засасывающее - что-то возникающее из тьмы лесов, из топи блат.

В русской культуре картина «Явление Мессии» Александра Андреевича Иванова занимает примерно то же место, какое финал Девятой симфонии Бетховена занимает в культуре европейской. Эта картина должна примирить всех, так как по мысли самого художника изображает тот момент, когда «…начался день человечества, день нравственного совершенствования». А что может примирить человечество, как не нравственное совершенство? Далее это нравственное совершенство можно толковать по-разному. Девятую, например, Гитлер выбрал для исполнения на свой день рождения, а теперь Евросоюз сделал ее своим гимном. Что ж, и Иванов был разнообразен: он в своей мастерской императора Николая принимал, но и к Герцену в Лондон ездил, и даже с Чернышевским познакомился. Западники и славянофилы, либералы и реакционеры, демократы и монархисты, коммунисты и православные, - все слились в едином ожидании Мессии или Явления Христа народу. И, в общем-то, продолжают сливаться. С самого начала своей истории картина взволновала воображение всей России, пусть даже отдельные персонажи, вроде Ф. И. Тютчева, назвавшего ее групповым портретом семейства Ротшильда, и были ею недовольны.

Как ни крути, но это произведение А. А. Иванова занимает положение центра во всей истории русского искусства. Конечно, есть у нас и «Троица» Рублева, и «Тройка» Перова, и «Черный квадрат» Малевича, и новгородское «Чудо святого Георгия о змие», и «Заседание Государственного Совета» Репина, и шишкинское «Утро в сосновом лесу», и брюлловский «Последний день Помпеи», и «Девятый вал» Айвазовского - все великие мифологемы, вошедшие в плоть и кровь России, - но все же именно ивановское «Явление» оказалось центром, к которому стекается и от которого растекается русская духовность. В нем сконцентрировалась чистота иконописного православия, прошедшего сквозь горнило культурной революции петровских реформ, и вдумчивое овладение языком всемирной культуры, помноженное на чаадаевско-гоголевскую тоску о русской избранности. От «Явления Христа народу» идет путь к соловьевской Всемирной Софии, к откровениям русского символизма, революционной мистике, державному шагу «Двенадцати», «Жертвоприношению» Тарковского, к «Исповеди» Толстого, его уходу от мира, подвигу Сахарова, эмиграции Солженицына и его возвращению в Россию на Транссибирском экспрессе.

Величие картины Иванова заявлено во всем: и в размерах, и в замысле, и в количестве фигур. В теме, совершенно уникальной в истории мировой живописи. Во множестве эскизов и этюдов, обрисовывающих колоссальность внутренней работы. В сроке, потраченном художником на исполнение картины. В ожидании этого произведения, простершегося над всей мыслящей Россией. В том впечатлении, что оно на мыслящую Россию произвело: в течение ста пятидесяти лет после смерти художника все о нем пишущие прямо-таки обречены на восклицательные знаки и многоточия. В том уникальном положении, которое «Явление Мессии» занимает не только в русском искусстве, не только в русской культуре, но и во всей истории России. В том, что пишут о юбилее Иванова сейчас: «…«великий», «гениальный», «своеобразный», «уникальный»… Все эти эпитеты - и многие другие - столь же справедливы, сколь и бедны по отношению к Александру Иванову. Их повторение вызывает даже некоторую неловкость, настолько они скудны и нелепы, обыденны и неравнозначно бесцветны в соотнесении с феноменом творца «Явления Мессии»… К Александру Иванову нельзя подходить с мерками и критериями, применяемыми к любым другим явлениям русской да и большинству европейской художественной культуры! Александр Иванов адекватен только Александру Иванову!» Немного отдает кликушеством, но как же еще говорить о создателе полотна, претендовавшего на титул величайшей картины всех времен и народов? Кому он еще может быть адекватен?

Русский шедевр был написан в Европе. В той Европе, чье развитие неизбежно вело от «Оды к радости» к «Манифесту коммунистической партии». Александр Андреевич Иванов очень жаловался на нее, на эту Европу. Измельчавшая, суетная и тщеславная, она раздражала великого русского живописца отсутствием больших движений души и мысли. Ох, уж эта Европа периода борьбы всевозможных Реставраций за выживание! Не сыскать в ней ни гордой смелости, ни духовного величия. Сплошное ничтожество. Европа кажется блестяще образованной, но, по сути, она - невежественна. В словах выражает возвышенность чувств, но даже и не пытается эти слова осмыслить. Много говорит о религии, но давно уже свела религиозность к внешней обрядовости. Душевное благородство подменила соблюдением светских приличий, упрямство поставила выше силы характера, поверхностную восторженность выдает за героическое воодушевление, рассудочность - за разум и духовность. Корысть, трусость и лицемерие воцарились в сердцах, так что Европа оказалась совершенно неспособной к продуцированию больших идей. Противная буржуазка, корчащая из себя аристократку.