Журнал Русская жизнь - Понаехавшие (апрель 2008)

- Изящную словесность любите? - спросил ветеран, указав на Августа Бебеля в кармане пальто.

Лева застенчиво улыбнулся.

- И откуда же вы к нам прибыли? - участливо спросил этот мнимый профессор, до того тщательно изучивший выданную в Петрограде бумагу и даже зачем-то помусоливший ее с обеих сторон, предварительно послюнив палец.

Лева не знал, как лучше ответить, и пытался благоразумно молчать, теребя края пальто.

Профессор заглянул ему в лицо и нахмурился.

- Из Петрограда, - наконец выдавил Лева. - А прежде этого - с Лоуэр Ист-Сайда, если вы знаете, где это, - осторожно добавил он.

Пожилой революционер как будто бы и ждал такого ответа, и тотчас же принял вид самый счастливый.

- Не имею счастья знать, - забормотал он, снова мусоля бумагу, - в любом случае, вам требуется как можно скорее оформить все документы, и приступить, приступить… - тут он замолк, вопросительно глядя на Леву.

Тот понял, что от него ждут объяснений - как именно он хотел бы пригодиться революции, потому что в желтой бумаге об этом ничего не было сказано. Он выдохнул, припомнил точные слова и начал:

- Вдохновляясь примером великого классового…

- Как же я мог забыть! - ворвался в течение его речи профессор, радостно крича ему в ухо. - Ведь только сегодня обсуждалось неотложное дело, и как раз оно подходит для вас! - мелко семеня, он выбежал из комнаты, и привел за собой двух других стариков, тоже облезлых и мусорных, такие обычно просили милостыню у синагоги на Элдридж-стрит. Профессор принялся рассказывать им о чем-то, то и дело указывая рукой на Леву, растерянного, так и оставшегося стоять столбом.

Оказалось, что в Москве имеется зоосад. В зоосаде проживает лев, которому требуется регулярное питание. Григорий Евсеевич Зиновьев в одном из своих недавних выступлений вроде бы говорил о том, что кормить зверей нужно буржуазией, но буржуев пока не присылали, и потому кто-то должен вести учет и контроль говядины, еженедельно прибывающей для льва в вагоне-леднике на Николаевский вокзал. Мясо везут из Вышнего Волочка. Почему? Таково распоряжение. От Левы требовалось каждую пятницу отправлять на место заготовки провизии специальных курьеров - будете брать кого-нибудь из свободных у нас в Моссовете, - а затем, уже во вторник, встречать вагон и следить за тем, чтобы ценный груз был доставлен по адресу, на Пресню. Но разве там, в этом Высшем Волочке - Вышнем! - простите, там, в этом Вышнем Волочке, они не знают сами, без курьера, сколько мяса отправлять, и куда? Таково распоряжение.

- Работа, сами понимаете, скучная, зато полезная, революционная! - сообщил ему сияющий от счастья профессор. - А теперь мы вас определим по месту жительства. Не хотите ли - и тут он заглянул в лежавшую перед ним толстую черную книгу - Третий Дом Советов, на Божедомке? Чудесное место, практически коммуна, будете жить сообща с руководителями нашего пролетариата, по три человека в комнате, конечно, но зато пайки, дрова… - и он даже причмокнул от удовольствия.

Всю прошлую осень, пытаясь как-нибудь убежать из квартиры, населенной бывшими польскими коммивояжерами, Лева мечтал о том, как будет жить и работать с настоящим пролетариатом. Но теперь, неожиданно для себя, он заколебался. Герои его грез почему-то представились ему в виде того бородатого, на вокзале.

- А нельзя ли мне что-нибудь…

- Можно! Раз не хотите Третий Дом Советов - пожалуйста, вселим вас в частный дом, по уплотнению. У нас остались неохваченные трудовым элементом хозяева, вот мы к ним вас и устроим. Главное, про зоосад не забудьте! - и, по-прежнему довольный, старик выпроводил Леву из комнаты, поручив его одному из своих облезлых товарищей.

Найти предназначенный Леве для заселения дом по Оружейному переулку оказалось несложно - от Моссовета вверх, и снова вверх, и направо. Но он все равно озирался с тревогой - теперь Москва казалась ему уже не только заманчивой и уютно-спокойной, но и таившей в себе подозрительные, опасные сюрпризы - как будто бы из любых ворот на него мог выскочить лев с разрешительной бумагой и сожрать его вместо тех пятнадцати, как объяснили старики, фунтов мяса, которые полагались хищнику ежедневно.

- Все-таки Москва - чужой город, - думал Лева, медленно сворачивая с Тверской улицы в Оружейный, находя по правой стороне нужный номер, проходя за калитку, пробираясь через сад к дверям. - И кто такие эти хозяева, если они - нетрудовой элемент? Реакционеры? Бывшие полицейские? Кто бы ни были, а мне будет неловко, что я вынужден жить у них перед носом.

Но он ошибся.

Хозяина дома не было. Рыжая девушка, открывшая ему, едва взглянула на него, пока он топтался на пороге. В ней не было совершенно ничего реакционного, если не считать иссиня-черного, почти траурного платья. От уплотнительных бумаг она отмахнулась, явно заранее зная о неизбежности его появления.

Дом был похож на шкаф.

Пузатый, деревянный, растущий сразу во все стороны окнами, форточками и надстройками, внутри он должен был оказаться забитым догнивающими вещами, и повсюду обязана была летать моль. Предчувствие - всегда полуправда: узкая, хрупкая лестница, пыльная до того, что хотелось чихать, действительно отдавала шкафом, но избытка вещей Лева не замечал. Напротив, кое-где, в темных пластах пыли, виднелись светлые, геометрические пятна от недавно убранной мебели.

Он успел выложить на стол Августа Бебеля, и только собирался открыть его, как к нему решительно постучали.

- Вы занимаетесь чем-то в Советах?

Требовательные глаза. И платье вовсе не черное, а синее.

- Я… видите ли, я командирован ездить за мясом, для зоосада, - оттолкнув книжку, Лева хотел объяснять дальше, но помедлил. Она вежливо кивнула и сразу ушла.

Вечер, посвященный чтению, пропал. Через каждые полчаса, или около того, Лева выходил в коридор и прислушивался, нет ли шагов, или хотя бы малейшего звука сверху или внизу. Было тихо. Он караулил возле двери, готовясь притвориться только что покинувшим комнату. О, если бы найти предлог, чтобы пойти искать ее. Почему он так бесполезно молчал, почему не задержал ее любым разговором? Но тогда, в момент ее вежливого вопроса, нынешнего беспокойства еще не было. Тогда Лева просто думал о том, как изложить коллизию с зоосадом так, чтобы над ним не смеялись. Все переменилось после ее ухода, когда он пытался читать дальше, и не смог. Его мучило ощущение, что в те две минуты, которые она провела у него, можно было вместить нечто исключительное, уникальное, а что именно - он не знал. Но эта возможность была упущена, и решительный стук не повторялся.

Полезная революционная работа быстро превратилась в утомляющий своей монотонностью ритуал. Лева заранее знал, сильно ли задержится поезд, сколько времени потребуется ему на то, чтобы отыскать в толкотне Моссовета очередного курьера, и как будет вздыхать присланный из зоосада грустный пролетарий в кожаном пиджаке, ворочая тяжелые двери вагона-ледника и перетаскивая мешки.