Журнал Русская жизнь - Земство (апрель 2008)

Собственно, из мэрии я и убежал к Зое, чтобы вместо казенных чиновничьих рапортов услышать нормальную человеческую историю о жизни с парализованным мужем, убитом на войне племяннике, разграбленной квартире. «Однажды у нас в ванной сломался кран, перестал закрываться, вода капает, и я Аднану говорю - Я тебе обещаю, что завтра же приведу слесаря. А он говорит - Ни в коем случае! Я хочу слышать, как журчит вода. Закрываю глаза, и думаю, что я в горах, на берегу реки», - и Зоя снова начинает плакать, а потом вспоминает похожую историю: детство, кустанайский барак, маленькой Зое холодно, дед сажает ее на колени и накрывает своим ватником. Она засыпает, ей снится, что идет дождь, он делается все сильнее, ей уже мокро, она поднимает голову и видит, что это уже не дождь во сне, а дед по-настоящему плачет.

В рассказах Зои сильнее всего впечатляет все-таки совсем не сентиментальная их составляющая. Жены, ухаживающие за парализованными мужьями, строго говоря, бывают во всех странах и на всех континентах, тут удивляться нечему. А вот это - «Я тебе не прощу, прокляну тебя, если ты не останешься с этим покойником» - у нас таких сказок не было, и здорово, конечно, что не было, но почему-то хочется, подобно тому наркологу из телевизора, сказать что-нибудь восхищенное о чеченцах, даже если сам понимаешь, что восхищение - это совсем не то чувство, которого они заслуживают.

Жизнь с покойником, как в чеченской сказке - это не про Зою и Аднана, конечно, а как раз про нас, про Россию и Чечню. В конце сказки покойник воскреснет и спляшет лезгинку на Манежной площади, - кто-нибудь обязательно скажет, что это плохо, и что завтра русскому человеку вообще нельзя будет на улицу выйти, и, в общем, будет прав.

У нас тоже есть подходящие сказки: «Я медведя (в данном случае правильнее - волка. - О. К.) поймал! - Тащи его сюда. - Не могу, тяжелый! - Тогда сам иди сюда. - Не могу, медведь не пускает». У этой сказки, кстати, счастливого конца не было.

Самоуправление. Слово, в русском языке опасно смыкающееся с нехорошим словом «самоуправство».

Самоуправство - это понятно что. Это когда начальник, поставленный сверху, начинает злоупотреблять полномочиями, творить беспредел, куролесить, а то и бесноваться. Оно же - когда человек, особых прав не имеющий, начинает куролесить, опираясь на силу или просто наглость. Как правило, имеет место сочетание того и другого: ядреный кулак, подкрепленный какой-нибудь филькиной грамотой.

Такое народ понимает. Не любит, но понимает, так как это «сплошь и рядом».

Что касается «самоуправления», то слово это какое-то искусственное. По идее, оно обозначает нечто противоположное самоуправству: разумную самоорганизацию народа для общей пользы. В узком смысле это - формы самоорганизации населения на земле, на нижайшем уровне: подъезд, дом, поселок. Самоорганизация эта скромная, касаемая в основном улучшения быта. Лампочку в подъезде повесить, типа. Полная безобидность: самоуправление не против законной власти, оно работает там, где этой самой законной власти как бы и нечего делать. Оно - про лампочку.

Власть у нас, однако, не считает, что есть такие области, где ей нечего делать. У нее другое мнение. Она полагает, что какие-то вещи лучше оставить без всякого управления, чем допускать «само». Потому что выйдет непорядок.

Непорядок - это не когда нет порядка. Бывает такой порядок, который и есть непорядок. Например, если он заведен не сверху, не свыше. И наоборот, если свыше устроен форменный беспорядок и даже безобразие, это называется «навести порядок». Например, когда начальство что-то ломает, разрушает - это оно наводит порядок. Заключающийся в подтверждении монополии начальства на всяческие виды организации. Власть любит видеть людишек беспомощными, растерянными, взывающими к ней, власти, чтобы она их построила, сорганизовала.

Самоуправление, пусть даже мелкое - это дело взрослых, здоровых, уверенных в себе людей. С точки зрения властей, страну населяют глупые, не очень здоровые, сопливые дети. Поэтому без особого распоряжения им нельзя давать даже вкрутить лампочку. Лампочка детям не игрушка. При этом тех же детей можно класть штабелями в какой-нибудь войне или по ходу приватизации - их же не жалко, они ж все равно паршивенькие. Но если нет войны и нет места для подвига, их надо учить и лечить. Когда власть настроена благодушно, не зверски, она это делает. Кстати сказать, советские «бесплатные образование и медицина» (чем законно гордились, законно, повторяю) были, помимо всего прочего, своего рода материализацией родовой метафоры власти: эти замечательные социальные институты родились из того самого понимания народоводительства как власти розги. Школа и поликлиника были властными институтами - потому и поддерживались. Власть школьного учителя была властью госчиновника, причем первой, с которой сталкивался маленький советский человек. Власть же врача распространялась на такие значимые инстанции, как Работа, Армия и Институт (в формах разнообразных, от простого бюллетеня, дающего роздых в непрерывной череде трудов, до заключения врачебной комиссии, которое могло спасти или сломать судьбу). Если обобщить, томрачновато-благодушноевремя, называемое нынче «застоем», воспринималось то ли как вечная «продленка», откуда никогда-никогда не отпускают домой, то ли как вечная «диспансеризация», которую никак не удается пройти. Когда стало ясно, что домой не отпустят никогда, народишко и начал хиреть-загибаться окончательно и бесповоротно. Потому что привык к мысли, что он так и проведет свою историческую судьбу то ли в интернате, то ли в больничке, но не у себя дома. «Они нас залечат, заучат, а домой не пустят никогда».

Ныне, кстати, стиль власти не сменился, только слова «учить» и «лечить» приобрели другой смысл. Учат теперь по голове, лечат тоже голову. Главным инструментом учебы теперь является ОМОН, а доктор наш - телевизор. На резиновых указках ОМОНа и останкинской игле все и держится.

Это не значит, что в России нет никакого самоуправления - в международно-гражданственном смысле этого слова. Почему же, оно есть. Надо же как-то отчитываться перед Европой (которая громко лечит) и Америкой (которая больно учит). Некие структуры «местного самоуправления» у нас поддерживаются. Правда, на следующих условиях: вы, конечно, живите, но без бюджета - потому что право распоряжаться деньгами, самым святым, не может быть передано в руки каких-то случайных людей, это прерогатива законной правильной власти - и без каких бы то ни было значимых полномочий. Соответственно, чем больше денег в регионе и чем он важнее для общей картинки, тем меньше самоуправления в нем. Например, в Москве его извели под корень, а, скажем, в Подмосковье местные структуры обладают кое-какими реальными возможностями, в Восточной Сибири, говорят, этого еще больше. Места не нужные начальничкам вообще живут без присмотра. Вот если там что-то появляется (хотя бы подобие организованной жизни), тогда да, тогда туда приходят государственные люди и наводят порядок - то есть все разоряют, ломают головы и кости, чтобы было что лечить и чему учить.