Уильям Сандерс - Неизвестный Гамлет

Женщины! Боже милосердный! Женщины на сцене, разыгрывающие пьесу! Я, наверное, буду ощущать себя распорядителем в борделе!

Но о мужчинах речь или о женщинах: как решить, кого именно выбрать, если никто из них раньше ничего похожего не делал? Как решить, годится он либо она - или нет? Угрожающий Копьем расспрашивал меня о каждом и каждой во всех подробностях, спрашивал на языке бледнолицых, чтобы никого не обидеть: быстро ли он или она учится? Умеет ли хорошо танцевать и петь? Способен ли сотрудничать с другими и исполнять, что велено? А потом выстраивал всех на кромке поля для игры в мяч с палками {Индейская игра наподобие русской лапты, впоследствии ставшая одним из компонентов бейсбола.}, а сам оставался на противоположной кромке и предлагал им называть вслух свои имена и кланы, чтобы выяснить, отчетливо ли они говорят.

Я, признаться, думал, что придется иметь дело и со стариками, поскольку в пиесе были выведены люди как молодого, так и преклонного возраста. Однако выяснилось, что Угрожающий Копьем владеет искусством перекрашивать лица и белить волосы до степени, когда каждого можно принять за его собственного дедушку.

Нет сомнения, что он мог бы проделать то же самое и с женщинами, только не возникло нужды. В пиесе были всего две женщины, молодая и старая. Первую роль мы сразу отдали дочке Девятизубого, Сверчку, а та вскарабкалась бы на дерево и повисла вниз головой, как опоссум, лишь бы угодить своему любезному бледнолицему. Вторую роль было решено поручить моей двоюродной сестре, почти ровеснице мне по возрасту, которая только что потеряла мужа в схватке с шавано и жаждала найти себе хоть какое-то занятие.

Для тех, кто не годился в акттиоры, нашлось множество других дел. Надо было построить большой настил, расчистить пространство вокруг и поставить на нем бревенчатые скамьи для тех, кто придет смотреть. Надо было подготовить факелы, потому что выступать мы собирались вечером, а еще надо было пошить особые платья и изготовить иное добро, например, копья - с виду как настоящие, а в действительности такие, чтобы никто не поранился.

Особенно старались Кузнечик и Черный Лис. Бледнолицый говорил, что оба они прирожденные плотники. Они даже заявили, что если Угрожающий Копьем по-прежнему хочет следовать обычаям своей родины и поручить женские роли переодетым акттиорам-мужчинам, то они согласны. Признаться, эта парочка всегда внушала мне кое-какие сомнения.

А сам он трудился еще упорнее, чем все остальные. Он руководил всеми приготовлениями, и, кроме того, он должен был переделать свою пиесу, приспособив ее к нашим потребностям. Вне сомнения, он создал превосходную пиесу, но для бледнолицых, а для нас пиеса в том виде, в каком была, не годилась.

Сколько пьес довелось мне переписать и переделать на моем веку, сокращать или удлинять в соответствии с требованиями труппы, изменять те или эти слова в угоду актерам, а то и вырезать из какой-то сцены самую ее суть по велению канцелярии развлечений, каковая усмотрела в ней неподобающие и подстрекательские речи. Однако теперь должен я превзойти все, что делывал прежде, и переписать моего "Гамлета" так, чтобы анийвуийа могли воспринять его. Едва ли во всей пьесе сыщется строка, не требующая изменений; да, вот именно, а многое надлежит изъять с корнем; например, пьесу внутри пьесы, как заверяет мой друг Мышь, никто здесь вообще не поймет. И действие надлежит перенести из Дании в Вирджинию, и замок Эльсинор превратить в индейское поселение. Подумать только, какова алхимия сделать из неграмотных дикарей трагических актеров; но переписать величественных датчан с тем, чтоб они походили на смуглокожих индейцев, превыше здравого смысла. (И ты еще поминаешь здравый смысл, Уилл Шекспир? Не слишком ли поздно?).

Посмотрел бы ты на нас, когда мы принялись разучивать роли с акттиорами! Сперва Угрожающий Копьем заглядывал в говорящие значки и произносил слова на своем языке. Потом объяснял мне все, чего я не понял, а, по правде сказать, я не понимал очень и очень многого, - и уж затем я переводил все это для акттиоров на наш язык. Или так близко к смыслу, как только мог, - иные выражения перевести дословно просто нельзя. Хотя бледнолицый сам уже говорил по-нашему достаточно бегло и помогал мне, когда надо.

Затем акттиоры повторяли то, что услышали, почти постоянно все перевирая, и приходилось начинать все сначала. А еще позже люди, занятые в пиесе, должны были выйти вместе и произносить слова по очереди, да еще и делать то, что им полагалось, и тут уж получался настоящий дурной сон. Они не только успевали забыть свои слова, но еще и натыкались друг на друга, наступали друг другу на ноги, а когда доходило до схватки, увлекались и дрались всерьез, чуть не до смерти. Угрожающий Копьем разъяренно прыгал вверх-вниз, рвал на себе волосы, - а они и без того выпадали, уж не ведаю почему, - и подчас даже плакал навзрыд, но как только успокаивался, мы опять начинали все сначала.

Истинно, моя участь более незавидна, чем у евреев Моисея. Как уверяет Священное писание, фараон распорядился, чтобы они лепили кирпичи без соломы, и их труды возросли неизмеримо; а я ныне должен лепить свои кирпичи не только без соломы, но и без глины.

Позволь, я перескажу тебе эту пиесу.

Жил некогда великий вождь, и его убил собственный брат. Не в бою, а исподтишка, ядом. Брат забрал власть вождя, а также и жену, которая, впрочем, не возражала.

Но у погибшего остался сын, молодой воин по имени Амаледи. И однажды ночью мертвый вождь явился сыну и поведал ему всю правду. И, разумеется, потребовал, чтобы сын не оставил злодеяние без последствий.

Бедный Амаледи оказался в большом затруднении. Понятно, что он не мог пойти против матери и убить ее нового мужа без ее на то согласия. С другой стороны, никому не хочется сердить призрака - а призрак отца был и так очень рассержен.

Так что Амаледи никак не мог придумать, как ему быть. Хуже того, подлый брат отца догадался, что Амаледи кое-что знает. Брат и другой омерзительный многоречивый негодяй по имени Кволонизи - ей же ей, очень похожий на Выдру, - решили как-нибудь избавиться от Амаледи.

Защищая себя от угроз, Амаледи притворился сумасшедшим и стал выговаривать слова задом наперед или так, чтобы они казались лишенными смысла. Это добавило силы покровительствующим ему духам и укрепило его безопасность в схватке с дядюшкой и Кволонизи - по крайней мере, на время.

Но у Кволонизи была дочь Тсигелили, мечтавшая, чтобы Амаледи стал ее мужем. Только она не хотела жить с сумасшедшим - кто бы захотел? - и шаталась вокруг, плакала и умоляла его перестать притворяться. Мать Амаледи ругала сына последними словами за непочтительность к отчиму. А призрак продолжал то и дело являться и злиться на Амаледи: почему тот не торопится отомстить? Все складывалось настолько плохо, что Амаледи чуть не покончил с собой, однако сообразил, что тогда очутится в царстве теней, где отец нипочем не оставит его в покое.