Евгений Богат - Семейная реликвия

В этой комнате держат одряхлевшую бутафорию, то, что уже отзвучало, отыгралось. В ней холодно, как и в остальных помещениях Дома культуры, и, несмотря на некоторую экзотику, достаточно уныло.

У самого порога лежит тяжелый рулон: нечто, судя по виду, тоже ветхое и ненужное, можно подумать, что это дорожки, половики, отслужившие честно под подошвами отмеренный им век.

Но это — картины.

Втроем — директор Дома Б. Дергачев, журналист П. Ильяшенко и я — выносим рулон в коридор, распаковываем, расстилаем на полу, осторожно, потому что холсты рассыпаются, вернее, осыпаются под руками.

Картины, их шесть, лежали долго, телом к телу, живой, ранимой живописной поверхностью к суровой незагрунтованной изнанке холста. Их укатали в рулон, будто бы они в самом деле половики, истертые до залысин, до дыр.

Они действительно истерты, изранены, но они — картины! Их, повторяю, шесть. Что же стало с остальными двадцатью тремя? И почему эти несчастные шесть истлевают рядом с ненужной бутафорией?

«Давно вы распаковывали их в последний раз?» — спрашиваю директора. «Недавно, — отвечает он, — их хотел увидеть инспектор ОБХСС старший лейтенант Жуков».

И вот мы в ОБХСС. Этот отдел оказался самой памятливой инстанцией в нашей истории и самой, пожалуй, компетентной.

Из документов явствовало, что в июле 1977 года (запомним дату!) из Союза художников РСФСР на имя полковника Л. Наполова, который возглавлял Зарайский районный отдел внутренних дел, была направлена копия акта о безвозмездной передаче двадцати девяти картин стоимостью тридцать тысяч рублей местному Дому культуры; указывались имена художников, наименования работ, цена каждого полотна.

В августе того же, 1977 года руководители Зарайского отдела культуры сообщили полковнику милиции, что ими создана комиссия, которая установила (!), что с 1966 года (мы помним, что художественная галерея была подарена именно тогда) в Доме культуры сменилось ни много ни мало девять директоров (!!!), поэтому судьба двадцати трех картин неизвестна, а остальные шесть бухгалтерия берет «на баланс», поскольку они наличествуют.

Наконец, в ноябре того же, 1977 года полковник милиции Л. Наполов возвратил все документы в Зарайский отдел культуры с письмом, в котором дословно говорилось: «Налицо — отсутствие лиц, обеспечивших сохранность картин, не поставленных на документальный учет…»

А поскольку «налицо отсутствие лиц», то о юридической ответственности не может быть и речи…

Не нужно быть выдающимся аналитиком и логиком, чтобы на основе вышеприведенных данных выстроить последовательность событий: по-видимому, в 1977 году А. Тихомировым и художником с утраченной фамилией по возвращении из Зарайска была написана докладная, и руководство Союза художников РСФСР обратилось в милицию с ходатайством о расследовании, которое и было осуществлено, но не ОБХСС, а учреждением, юридически некомпетентным и необъективным, то есть тем самым отделом культуры, который и нес непосредственную ответственность за судьбу художественной галереи.

И на сем успокоились.

А между тем именно в 1977 году было, возможно, на излете десятилетие, по миновании которого за давностью (ровно десять лет по закону) реальная юридическая ответственность по данному делу отпадает автоматически, сама собой! Я пишу «возможно», потому что не установлено с точностью хотя бы до года, когда исчезли двадцать три картины, но, судя по одной викторине, о которой будет рассказано ниже, в 1967 году, то есть за десять лет до первого «расследования», бесспорно, выставка существовала.

Важный вопрос «когда?» даже не поставлен в документах 1977 года.

Ну хорошо. Не будем максималистами! Установлен хотя бы непреложный факт: двадцать три картины исчезли, их потеряли или похитили. Но шесть-то — шесть! — осталось. Почему же Союз художников не вернул их себе, не отдал в реставрацию, пока есть что реставрировать?

На этот вопрос я могу дать ответ лишь фантасмагорический: пока существуют эти шесть — в рулоне! — существует и дар, существует художественная галерея. Не в натуре, не даже полностью «на балансе» ее нет, и она живет как некая абстракция, украшающая, несмотря ни на что, жизнь. Она есть как реальность высшего типа, торжествующая над эмпирической действительностью. Этот ответ, повторяю, фантасмагорический. Но любой, не фантасмагорический, будет, по-моему, еще большим абсурдом.

Ведь нельзя ни объяснить, ни понять, почему А. Тихомиров и художник с утраченной фамилией, побывав в Зарайске и увидев то, что увидели мы, не забрали эти окоченевшие, осыпающиеся холсты без подрамников с собой.

Ну хорошо: растерялись, не сумели или не нашли сил решить их судьбу немедленно, на месте. Но ведь шесть лет с тех пор миновало. Почему по сей день они лежат среди одряхлевшей бутафории?

Мне, когда увидел, захотелось унести их с собой, как хочется иногда забрать с улицы бездомную собаку, чтобы накормить, согреть.

Ведь это же тоже живое.

«Живая душа… Живой разум… Живая вера».

В 1967 году (через год после дарения картин) местная газета «За новую жизнь» с похвальным намерением побудить читателей лучше узнать разнообразную жизнь родного города опубликовала викторину, один из вопросов которой имеет отношение к нашей теме: «Кто и когда передал городу Зарайску в дар картинную галерею? Назовите десять ее авторов».

Полагаю, что сегодня в Зарайске на вопрос викторины может дать исчерпывающий ответ лишь один человек — инспектор ОБХСС Геннадий Иванович Жуков.

Совсем недавно (по-видимому, после того, как ОБХСС узнал об интересе к этому делу «ЛГ») старший лейтенант начал второе, а по существу первое компетентное расследование.

Читаю объяснения, оперативно полученные инспектором у тех, кто имел отношение к Дому культуры: «Я сейчас не помню…», «Не помню», «Не…»

Но что-то они все же помнят. А. Жаров (он был директором Дома в 1966 году и расписывался в получении двадцати девяти полотен): «Данные картины были развешаны в помещении ДК, и организована выставка. В марте 1967 года я уволился…» Э. Каримов: «Я работал директором с августа 1971 года по май 1972 года. Методистом была Егорова. Тогда было картин девять». А. Егорова (она стала директором в 1972 году): «Одну или две картины я передала бывшему комсомольскому секретарю совхоза Екатерине Степановой. Больше картин я никому не передавала…» Е. Степанова: «Никаких картин у Егоровой я не получала».

А. М. Егорова работала в Доме культуры шестнадцать лет: методистом, потом директором, она единственный долгожитель в его стенах, при ней получали картины, вывешивали (или не вывешивали), дарили (или не дарили), похищали (или не похищали). Она была или очевидцем, или действующим лицом этой истории от первого до последнего акта.