Евгений Богат - Семейная реликвия

И тогда он задумал защитить это лучшее в себе и наносить удары сам. Он надел маску шута и изобрел систему исследования самых уязвимых и чувствительных мест у людей, окружавших его, и взрослых, и детей; он разработал стратегию неожиданных, неотразимых атак. С помощью разнообразных и хитроумных «шутэнов» он высмеивал и унижал, точно учитывая индивидуальные особенности жертвы.

«Шутэн» — это нечто вроде умелой коварной подножки. Человек падает под общий хохот. Он падает в самооценке и оценке окружающих. Один и тот же «шутэн» варьируется в зависимости от умственного уровня и эрудиции «собеседника». Например, к вам подходит злой человек и начинает говорить гадости; вы не нисходите до перебранки с ним, а, выбрав в его облике нечто странное и нелепое, начинаете рассматривать это молча. Странным или нелепым могут быть: пятно на пиджаке, чересчур яркие носки или нос неправильной формы, что вы рассматриваете весьма сосредоточенно. (Высшее мастерство шута в том, чтобы на шута не быть похожим.) Потом вы наносите удар. Иногда достаточно констатации некоего откровенно простодушного открытия, совершенного будто бы сию минуту: «Какой у тебя нелепый нос». Но иногда нужна реплика более высокого порядка: «Ты не читал Сирано де Бержерака? Да, но, несмотря на это, он был талантливый поэт и настоящий мужчина». Человек начитанный поймет, что «это» — именно нос, который, как известно, был достопримечательностью лица Сирано.

«Шутэны» разнообразны, как сам человек, как сама жизнь. Когда учительница биологии поставила Вале Тряпичникову двойку, он подошел к ней после урока, поцеловал руку и молча удалился. Старая «биологичка» была растрогана и растеряна — ей редко в жизни целовали руку, что шуту, само собой разумеется, было хорошо известно. А молодой «француженке», то есть учительнице французского языка, руку целовали, видимо, часто, и поэтому по отношению к ней нужен был иной «шутэн»: во время урока шут подошел к открытому окну и выполнил стойку на подоконнике на высоте четвертого этажа, объяснив это наивно, без улыбки, тем, что она долго не замечала его желания выйти к доске.

Описывать «шутэны» можно на нескольких страницах, что и делает автор повести «Шут». Но важно понять «философию шутовства». Ее суть: жизнь жестока. И если ты хочешь защитить от нее лучшее в себе, надень маску. Все люди, не желающие стать жертвами несправедливости, живут в масках. Маска шута — самая человечная и невинная. Важно лишь, чтобы никто не догадался, что ты шут. Это — твоя тайна. А окружающие видят в тебе не шута, а искусного фехтовальщика на ристалище жизни, отважного «дуэлянта», сильного, несколько экстравагантного человека, понимающего суть людей и вещей.

Шутовство, убежден герой повести, «оружие безоружного». Этим оружием он унижает зло и защищает добро. Добро в себе и вне себя. Почему же почти неуловима минута, почти не различима черта, отделяющая шута от палача, а веселые подмостки от эшафота? Этическое достоинство повести Ю. Вяземского в том, что он показал: маска шута наиболее опасна для того, кто ее на себя надевает. Все «шутэны» ведут к одному самому неожиданному и убийственному «шутэну»: удару в собственное сердце, если, разумеется, оно раньше не умирает в шутовстве как чисто человеческое сердце.

Почему? В чем тут логика? А логика в том, что, вонзая «шпагу» в уязвимые места окружающих, унижая их, человек остановиться уже не может. И жертвами постепенно становятся: любимаядевушка, любимыйтоварищ, любимыйучитель.

Маска постепенно становится лицом. Он наносит удары, уже не разбирая, пока после сильного душевного потрясения шут не погибает. Он погибает, чтобы родился опять мальчик Валя Тряпичников, еще более беззащитный, может быть, и уязвимый, чем до овладения всеми «шутэнами».

В повести не рассказывается о дальнейшей судьбе героя, она оканчивается его катарсисом. О дальнейшей судьбе шута рассказывает не повесть, а письмо, которое я получил, письмо юноши, ощутившего «эффект узнавания».

«…С маской шута я настолько сблизился, даже породнился, что сам перестал понимать: какое же у меня истинное лицо? И я ее резко сорвал, чтобы не потерять с лицом душу. И теперь не понимаю: как быть, как жить? Мне кажется, что я стал лучше абсолютно во всем, а отношение окружающих изменилось ко мне к худшему. Что же мне делать? Повесть Ю. Вяземского кончается тем, что шут погибает, а человек моего возраста, который играл в шута, возрождается. А я не возродился. Разве можно возродиться, если тебя не понимают? Я делаю все возможное, чтобы сохранить отношения с двумя самыми дорогими для меня людьми: одноклассником Андреем и учительницей Еленой Викторовной. А они все время делают мне больно, сознательно или бессознательно, не понимаю. Снявши маску шута, я стал беззащитен.

Я решил не скрывать, что я, в сущности, добрый и мягкий человек, а мой товарищ и учительница, которых я раньше держал на расстоянии и в страхе перед моими, порой злыми, „шутэнами“, обвинили меня чуть не в религиозности на том основании, что я однажды, столкнувшись с жестокостью, не ответил на нее злой, остроумной шуткой, а заговорил о „любви к ближним“. В этом усмотрели „поклонение перед ветхозаветными и новозаветными догматами“. Я решил больше не скрывать мое истинное „я“, мои увлечения и симпатии. Я открыл однажды на уроке, что в детстве, когда бабушка водила меня, маленького, в церковь, полюбил церковную живопись. Я был немедленно назван „фанатиком-сектантом“. Но я же иду в первых рядах атеистов! Я люблю Андрея Рублева и Феофана Грека, но не верю в бога. Почему же никто не верит мне? Что мне делать? Что мне делать, чтобы не рушились мои отношения с людьми? Надеть опять маску шута? Но если я надену опять эту маску, то останусь шутом навсегда, на всю жизнь».

Через три недели я получил от него второе письмо:

«…Я потерпел полное моральное поражение. Получил по морде (извините за выражение) и вдобавок остался в общественном мнении виноватым. И от кого получил? От Андрея! А наша Елена Викторовна на его стороне. Как дальше жить? На битую морду и маску шута не наденешь…»

Это письмо — послесловие, написанное к повести Ю. Вяземского «Шут» самой жизнью. Повесть кончается моральным очищением и духовным торжеством героя. Он устанавливает оптимальные отношения с самим собой и с миром. Аналогичная история в жизни завершается поражением и растерянностью автора письма.

При желании нетрудно найти ряд объяснений этому. Первое: месть окружающих людей за то, что автор письма в роли шута раньше их унижал. Теперь, когда он расстался с маской, отомстить ему соблазнительно. Возможно, и любимый товарищ, и любимая учительница тоже пострадали от его «шутэнов» в его лучшие «игровые» дни… Это объяснение — само идущее в руки, его не надо искать, оно лежит на поверхности ситуации, в подробностях мне не известной, но ясной по сути и очертаниям.