Фаттей Шипунов - Великая замятня

Средневолжский крайком и его боевой штаб, руководимый Менделем Марковичем Хатаевичем, постановил: к 5 февраля 1930 пода (в течение месяца!) ликвидировать в деревнях «активные контрреволюционные и антисоветские элементы» в количестве 3000 душ и выселить за пределы коллективизируемых районов 10 тысяч семей. А всего здесь было предложено уничтожить, выселить, ограбить, разорить 25 тысяч семей. Но этот погром крестьянства на Средней Волге был осуществлен в более широких масштабах, чем намечалось по плану.

В Центрально-Черноземных областях планы экспроприации крестьянства и его коллективизации также были с лихвой перевыполнены. На 25 мая 1930 года здесь было изгнано более 8900 семей и переселено внутри области еще 30 тысяч душ. Северный крайком ВКП(б) предложил в кратчайшие сроки ликвидировать первую категорию «кулаков» в количестве, не превышающем 1500 хозяйств (?!). Как видим, заранее была подготовлена разнарядка, по которой предусматривалась ликвидация крестьян путем расстрела или заключения их в концлагеря. Члены семей делились на две категории — трудоспособных и нетрудоспособных. Первые изгонялись в северные необжитые районы, а вторые сселялись на худшие земли (чаща всего на болота) того же района. И опять разнарядка: раскулачивание крестьянских хозяйств не должно превышать 3,5 процента общего числа хозяйств. Такого история России еще не знала — стариков и детей отнимать от сынов и дочерей, отцов и матерей! Указывались и сроки конфискации имущества: по первой категории — к 20 декабря, по второй и третьей — к 20 марта. Райисполкомы передавали вклады, конфискованное имущество и средства производства в колхозы в качестве взноса бедняков и батраков с зачислением в неделимый фонд колхозов, эти же источники использовались для погашения долгов государству и кооперации. Коллективизация и уничтожение крестьянства в Северном крае отличались особенно быстрыми темпами. Например, в Вологодском округе уже к маю 1930 года отчетная цифра достигла более 52 процентов.

Все чаще звучало по всем селам и деревням: «Не пойдешь в колхоз — кулак!»

Или: «Мы делаем кулаков на пленумах сельских Советов как нам надо!» Грабеж, насилия и издевательства над людьми охватили всю многострадальную Россию. Все это выдавалось за успехи коллективизации, которыми гордились, о которых рапортовали руководители: Нижегородской области — Жданов, Ленинградской области — Киров, Северо-Кавказского края — Андреев, Сибирского края — Эйхе, Средневолжского края — Хатаевич, Нижневолжского края — Шеболдаев, Центрально-Черноземной области — Варейкис, Казахстана —- Голощекин, Московской области — Бауман, Украины — Постышев и Чубарь, Белоруссии —- Гай и многие другие.

Среди руководителей особенно выделялся цареубийца Шая Исаакович Голощекин, соратник Свердлова, Белобородова (Вайсбарта), Войкова, Юровского. В 30-е годы он громил крестьянство Казахстана, возглавляя боевой штаб по ликвидации «кулачества». Известный террорист В. Л. Бурцев говорил о нем: «…участник многих экспроприации, человек, которого кровь не остановит, палач жестокий, с некоторыми чертами дегенерации…», Голощекин развернулся с большим размахом: сотни тысяч крестьянских семей и скотоводов-казахов были расстреляны, сосланы в лагеря. Есть сведения, что там сгублено до трех миллионов русских и казахов, но число это требует проверки.

Эти активные вдохновители и строители нового сельского мира, собравшись на XVI съезд ВКП(б), проходивший в разгар коллективизации летом 1930 года, бурно поддержали лозунг Сталина «О сплошной коллективизации сельского хозяйства и ликвидации кулачества как класса». Съезд горячо приветствовал доклад Кагановича, в котором говорилось «о социалистическом переустройстве сельского хозяйства и ликвидации кулачества как «класса» и доклад Яковлева-Эпштейна. «Преобразователи» России учили с трибуны, как сеять и жать хлеб, как распределять урожай, как изгонять «кулаков», как понижение качества обработки земель компенсировать увеличением посевных площадей, как крестьянину превратиться в палаточного рабочего, как сделать корову «фабрикой молока». И никакого дела им не было до страданий отцов и матерей, сестер и братьев, сыновей и дочерей, стариков и старух, детей и подростков, которые миллионами шли на заклание ради осуществления их бредовых идей, шли на Север с Украины, Дона, Поволжья, Кубани, центральных черноземных областей, — с юга Сибири и Казахстана на болотный, холодный север Нарымского края. По Енисею, Оби, Иртышу, Белой, Волге, Каме, Сухоне, Северной Двине, Печоре тянулись на Север баржи-тюрьмы, забитые людьми как скотом. Еще и в наши дни очевидцы помнят, как каждый день в течение мая—октября 1930 года мимо Ростова Великого гнали под конвоем по дороге партии ссыльных крестьян по 80—100 человек в каждой и как за ними шли две-три повозки, подбиравшие умерших. Голод и болезни неумолимо косили несчастных, и немногие доходили до Вологды, а тем более до Котласа и Архангельска. Трупы валялись по обочинам дорог. Слезы и стон неслись по всем трактам и рекам. Местные жители, видя это, обливались слезами, но под страхом расстрела не смели подходить к гонимым, голодным и холодным. Власть заклеймила изгоняемых крестьян прокаженными и навсегда объявила их вычеркнутыми из памяти народной как злейших врагов. В одном Спасо-Прилуцком монастыре (Вологда), превращенном в пересыльный лагерь, погибли только от тифа десятки тысяч крестьянских душ. В наши дни, спустя 50 лет, мы сполна расхлебываем изуверство, совершенное над крестьянами!

Погром крестьянства происходил по плану комиссий Яковлева-Эпштейна и Молотова-Скрябина. От месяца к месяцу росли и расползались, проникая во все уголки сельского мира, грабеж имущества, передел земли, злоба и зависть, подслушивание и доносительство. Всесоюзный староста М. И. Калинин называл все это прививкой крестьянству, абсолютно необходимой для здорового развития колхозного организма. Но можно ли было построить благополучие одних за счет горя и страданий других?

По имеющимся публикациям в нашей научной печати, за 1930—1931 годы экспроприации подверглось более 569 тысяч хозяйств. Не меньшее количество хозяйств «самораскулачилось», бросило свои насиженные усадьбы и политую потом землю, бежало в города, переселилось в другие районы, пополняя рабочий люд лесной промышленности и строек. В одном только селе Бугры Новосибирского округа из 400 дворов более 300 сами ликвидировали свои хозяйства! А по всей стране? Так что план, намеченный комиссией Яковлева-Эпштейна по ликвидации полутора миллионов крестьянских хозяйств с 7—3 миллионами душ, был с лихвой перевыполнен. А там, где коллективизация шла туго, где крестьяне еще как-то сопротивлялись насилию, объявлялись высшие чины государства. Прежде всего неукротимый Каганович, выезжавший на Украину, в Воронежскую область и Западную Сибирь. И где бы он ни появлялся, насилие над крестьянами достигало невиданного размаха. К осени 1932 года крестьянство Северного Кавказа, Поволжья, Дона и Украины было обескровлено до такой степени, что хлебозаготовки здесь провалились. Для исправления дела туда были направлены полномочные чрезвычайные комиссии. На Украину выехали Молотов со своими подручными, а на Северный Кавказ — Каганович, прихвативший с собой Микояна, Чернова, Шкирятова, Юркина, Ягоду. Десятки тысяч семей с Украины были отправлены в лагеря и расстреляны. Каганович и его «опричники» приказали выселить на Север всех жителей 16 крупных станиц — Полтавской, Медведковской, Урупской, Башеевской, Темиргоевской, Пашковской… И здесь десятки тысяч семей крестьян-казаков были обречены на лагеря, голод и смерть. Большая часть Кубанского края после нашествия орды Кагановича была парализована, ограблена и запустела. Станицы были заселены беднейшим людом из Нечерноземья. Идеи Свердлова и Троцкого 1919 года по ликвидации казачества рьяно продвигал в жизнь их соратник Каганович в 1932 году. Видимо, за эту «великую заслугу» он был вскоре назначен заведующим вновь созданного сельскохозяйственного отдела ЦК ВКП(б).