Сергей Лесков - Умные парни (сборник)

Но еще в начале 1930-х годов и в Европе, и в СССР считалось, что ядерная физика – это область, которая не имеет никакого отношения к практической пользе. Так думали даже великие Резерфорд и Ферми. И мысль учителя Харитона академика Абрама Иоффе о том, что ядерная энергия может привести человечество через две-три сотни лет к решению проблемы энергетического кризиса, была чрезвычайно смелой. В 1932 году было принято решение о расширении исследований по ядру. Но даже отдаленных мыслей об использовании нового вида энергии для военных целей ни у кого не возникало.

В конце 1930-х – начале 1940-х годов в США и Германии были выполнены фундаментальные работы по самоподдерживающейся цепной реакции и расщеплению ядра. Но и у советских физиков имелись серьезные достижения. Юлий Харитон и Яков Зельдович определили условия, при которых может произойти ядерная цепная реакция. Ядерная физика увела Харитона из химии. В 1925 году он дал начало исследованиям ветвящихся цепных реакций, за которые Николай Семенов в 1956 году получил Нобелевскую премию. Но были также отличные исследования физиков-ядерщиков Петржака, Флерова, Курчатова, Френкеля, который сделал первую советскую работу по делению ядра, что было значительно важнее его критического отношения к Энгельсу и Ленину. Интересный факт: некоторые эксперименты проводились на станции метро «Динамо», чтобы исключить влияние космических лучей.

В 1939 году будущий нобелевский лауреат Игорь Тамм сказал о работе Харитона и Зельдовича: «Это открытие означает, что может быть создана бомба, которая разрушит город в радиусе десяти километров». В 1940 году Иоффе заметил: «Вы говорите о необычайной дороговизне. Но если речь идет о том, чтобы сбросить полтонны урана и взорвать половину Англии, – тут о дороговизне можно не говорить». Но в отличие от американских и немецких физиков, которые сумели убедить свои правительства в необходимости работы над новым сверхоружием, советские ученые с такими предложениями к партийному руководству не обращались. В итоге мы отстали с атомной бомбой на несколько лет, что во многом предопределило весь дальнейший ход мировой истории. Говорить о вине ученых проще всего. С равным успехом можно говорить о вине общества, где наука не востребована (как и сейчас) и не рвется к руководству со своими идеями. В конце 1930-х в заключении оказались все советские ракетчики во главе с Королевым, которые досаждали генералам новыми и непонятными вооружениями. В тюрьме оказался и великий авиаконструктор Туполев. Так что больше резона говорить о взаимодействии власти и науки – и власть от недоверия теряет, и наука.

Но были и объективные причины невнимания (недосмотра?) СССР к атомной перспективе. В 1928 году Харитон побывал у матери в Германии. Как он вспоминает, он был поражен количеством и тоном фашисткой литературы. Профессор-фрейдист Эйтингтон, муж матери, сказал: «Это все чепуха, над ними все смеются, это просто мода. Через несколько лет все о них забудут». На Запад эмигрировало много ученых из Германии, которые принесли слухи о нацистской атомной бомбе. К тому же Запад оказался вовлеченным в войну с Германией. СССР же после подписания пакта Молотова – Риббентропа пребывал в благостном настроении, делил с Германией окрестные территории. Этот договор привел и к прекращению обмена информацией с западными физиками. (Кстати, Харитону и Зельдовичу не дали Сталинскую премию, поскольку на их работу не было реакции из-за рубежа, который молчал, чего мы не знали, уже из конспиративных соображений.) В марте 1940 года в Англии появился секретный меморандум «О конструкции супербомбы, основанной на цепной ядерной реакции».

И все же какая-то информация до советских ученых докатывалась. В 1940 году комиссия, созданная по инициативе старейшего академика Вернадского (его сын жил в США), занялась изучением вопроса, сколько в стране запасов урана. В комиссию вошли от физиков Курчатов, Капица, Иоффе, Вавилов, Харитон. Геологи признались, что в отсутствие спроса единственный рудник закрыт, запасы урана неизвестны.

Но в 1941–1942 годах советская разведка из многих источников стала получать сведения о том, что в США и Германии в строжайшей тайне разрабатывается невиданная доселе бомба. Около полугода не доверявший всем и вся Берия не докладывал об этой информации Сталину. И все же 28 сентября 1942 года Сталин подписал распоряжение о возобновлении в СССР работ по урановой проблеме. Осенью 1942 года после беседы в правительстве Курчатов составил список участников проекта: Алиханов, Кикоин, Харитон, Зельдович. В 1943 году Курчатов предложил возглавить группу по работе над конструкцией бомбы Харитону. Тот поначалу отказывался, его захватила другая работа – минное и противотанковое оружие, которое наверняка будет использовано в войне с Германией. Но Курчатов убедил Харитона: надо думать о будущей безопасности страны и нельзя упускать время.

Но время уже было упущено. 27 ноября 1942 года Курчатов писал Молотову: «В исследованиях урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки». 30 июля 1943 года новое письмо: «Наша страна далеко позади Америки, Англии, Германии. Проблемой урана у нас занято около 50, а в Америке – около 700 научных сотрудников». Расчеты показывали, что необходимо срочно получить около 100 тонн урана, а добыть из разведанных месторождений можно было только 12 тонн за два года. И тогда СССР попросил уран у… Америки – по ленд-лизу. Генерал Гровз, чтобы Сталин не догадался, как и для чего нужен уран самой Америке, до 1945 года исправно отпускал Советскому Союзу уран огромными порциями.

Наконец Сталин, который понимал, что кадры решают всё, снимает с поста руководителя атомного проекта Молотова и назначает Берию. О его роли в создании советского атомного оружия все ученые, и Харитон в том числе, отзывались очень высоко – это был отличный для тоталитарной системы администратор. Когда по примеру генетики намечалось идеологическое избиение чуждой марксизму квантовой физики, Харитон пожаловался Берии, что это затрудняет работу над оружием. Берия вспыхнул: «Мы не позволим этим засранцам мешать вашей работе». Неоднократно Харитон добивался у Берии «прощения» кого-нибудь из идеологически проштрафившихся физиков. Берия лишь хмуро спрашивал: «Он вам очень нужен?» Но однажды Берия сказал главному конструктору: «Юлий Борисович, если бы вы знали, сколько донесли на вас!» И, помолчав, добавил: «Но я им не верю».

Поначалу с приборами было тяжело. Кварц для осциллографа купили на Тишинском рынке в Москве. Часть приборов вывезли из Германии. Но самое главное – в 1945 году в Германии после детективных поисков на кирпичном заводе удалось найти запасы солей урана. В поисках участвовали Харитон и Зельдович, которых по этому случаю обрядили в полковничью форму. Все другие склады, где тоже мог быть уран, будто по досадному совпадению разбомбили союзники.