Сергей Лесков - Умные парни (сборник)

Его опасались горьковчане, но чего опасались ученые из Москвы, в своих командировках избегавшие визита к впавшему в немилость коллеге? Многие из них были защищены академическими титулами, наградами, высокими постами. Но боялись, как это бывало не раз по малейшему поводу, что «срежут» ассигнования, «прижмут» институт, не пустят на заграничную конференцию. В их сознании с академической точностью оценивался риск посещения ссыльного академикам – так, а они – так. Выходило, что риск не оправдан, причем по причинам самым благородным, исключающим, казалось бы, собственное малодушие. А это и называется компромиссом. Именно этим, кстати, рационалисты, не рискнувшие посетить Сахарова, и отличались от самого Андрея Дмитриевича. Он всегда бросался на защиту обиженных и совершенно незнакомых ему людей, нимало не задумываясь, что потеряет от этих «необдуманных» действий. Это была та «неслыханная простота», о которой говорил Пастернак: «Она всего нужнее миру». Сахаров был русским интеллигентом в уже забытом значении этого слова с его всепоглощающей идеей служения народу, как бы этот введенный в заблуждение народ ни проклинал его.

Честно говоря, журналисту писать об Андрее Дмитриевиче Сахарове и легко, и непривычно. Легко – потому что не надо вымучивать наблюдения. А непривычно – по той причине, что очень редко пока еще встретишь человека, рискующего проявить личные качества, пристрастия, взгляды. Индивидуальность редко в почете, у наших героев – общее лицо, коллективные интересы, и первая черта положительного персонажа, естественно, – коллективизм. Тот в весьма распространенном толковании коллективизм, что предполагает прежде всего послушание воле большинства. И еще – умение пойти на все тот же компромисс, переступить через собственные убеждения, через совесть. Не потому ли у нас в таком дефиците собственные поступки, так редка твердая личная позиция? Да, надо признать, коллективистом в этом смысле Сахаров не был, поступать, как приказывали, вопреки убеждениям – не умел.

Мы уже говорили, что думать Сахаров в Горьком мог сколько и как угодно, но действовать в соответствии с этими мыслями ему возбранялось. Но все дело в том, что он просто не умел мириться с таким разрывом! Любыми путями Андрей Дмитриевич пытался связаться с внешним миром, переправлял письма, протесты, статьи, заявления. Первое время роль курьера брала на себя Е. Г. Боннэр. Провезти что-либо крамольное в Москву было трудно, ее не раз обыскивали. Иногда, чтобы обмануть «наблюдателей», Елена Георгиевна в сумерках вылезала в окно, на перекладных добиралась до Владимира и оттуда – в Москву. Но в мае 1984 года ей запретили покидать Горький. Сахаров искал другие возможности, «терял» письма на улице в надежде на доброго прохожего, но в большинстве случаев его наивные попытки легко пресекались приставленными профессионалами.

Унизительная изоляция в Горьком – это была горькая правда, но на «экспорт» требовалась благополучная версия. И вот принимается решение позволить коллегам из теоретического отдела ФИАНа посещать ученого в ссылке. Физики пообещали не касаться политических вопросов и не брать у Андрея Дмитриевича никаких писем. Перед каждой поездкой они проходили подробный инструктаж и у заместителя директора ФИАНа по режиму, и у начальника первого отдела и вынуждены были докладываться по возвращении. Как явствовало из некоторых упреков этих начальников после поездок, вспоминает профессор В. Я. Файнберг, все разговоры в квартире А. Д. Сахарова прослушивались. Но Андрей Дмитриевич знал об этом и откровенные беседы заводил, только отъехав на машине в лес. Но и здесь покоя не было. Часто пересказывают анекдотическую историю про здоровенного парня, полчаса накачивавшего рядом шину своего велосипеда.

Общественная деятельность Сахарова во многом заслонила от нас его научные интересы. И это несправедливо, ибо для самого Андрея Дмитриевича не было занятия более увлекательного, чем физика. О физике он думал всегда и, по мнению хорошо знавших его коллег, сочетал в себе такие качества, которые ставили его в число крупнейших ученых нашего столетия. Не только создание водородной бомбы, но и целый ряд других принципиальных предложений позволяют ныне многим называть Сахарова гением физики. Сахаров-ученый, впрочем, – тема отдельного разговора. Здесь же хотелось бы сказать, что визиты коллег-фиановцев, с научной точки зрения, нужны были Андрею Дмитриевичу для того, чтобы не потерять ощущение атмосферы современной науки, острой дискуссии. Вряд ли он ждал от гостей принципиально новой информации и уж, конечно, не свежих научных идей. Характерная деталь: значительное большинство работ А. Д. Сахарова написано без соавторов, что по нынешним меркам можно рассматривать как нонсенс. Сахаров работал в 80-е годы над космогоническими проблемами мироздания, и уровень его работ был столь глубок, что последние новации не могли оказать на них заметного влияния. В Горьком А. Д. Сахаров написал семь теоретических работ по физике, и каждая, по свидетельству профессора Б. М. Болотовского, может стать началом нового направления в науке. Продолжал академик Сахаров и разработку своей пионерской идеи о нестабильности протона, причем из разных лабораторий мира приходили подтверждения, что полученное в эксперименте гипотетическое время жизни протона становится все ближе к предсказанному им в теории. Кстати, Андрей Дмитриевич не раз говорил, что самая большая его мечта – дожить до подтверждения этой переворачивающей все научное мировоззрение гипотезы.

Разрешив физикам ездить в Горький, власти надеялись, что занятия наукой не оставят Сахарову времени для деятельности иного рода. Ему было позволено без ограничений выписывать научную литературу, как любому действительному члену Академии. Но «отвлечь» А. Д. Сахарова от мыслей «вредного направления» с помощью науки было невозможно. Особенностью мышления этого ученого было то, что он любую проблему охватывал целиком, не удовлетворяясь частными решениями. Именно так, кстати, в 50-е годы молодой физик, работавший над локальной задачей при создании водородной бомбы (секретность была такова, что в отчетах вместо слов «электрон» и «протон» зияли интервалы), смог, словно знаменитый палеонтолог Кювье, воссоздавший по одной кости скелет динозавра, нарисовать в воображении общую картину и предложить свой, впоследствии реализованный, вариант бомбы. А далее – также неизбежно – А. Д. Сахаров пришел к политическим последствиям обладания ядерным и обычным оружием, к влиянию на мир социальных процессов в каждой стране. Получилось так, что его выводы разошлись с тогдашними политическими установками. И ученый начал действовать, как это и положено ученому, – писал статьи. Одним казалось, что он безумец. Другие считали его ребенком. Немногие понимали натуру Сахарова: дойти в развитии своих мыслей и слов до конца. И остановить его не могли ни служебные неприятности, ни ссылка, ни улюлюканье больших собраний.