Владислав Петров - Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый

— Какая у тебя квартира? — будто подслушав мои мысли, прошептала На-та.

— Сорок седьмая, — соврал я.

— Надо наших предупредить, что подозрительные люди здесь.

— Обязательно предупредим.

А в висках билось: как глупо, как глупо! И это всплыло — рыбонька моя! Вдруг обойдется, подумал я, хотя понимал уже: не обойдется. С каэмбэшниками, может быть, и обошлось бы, но это не каэмбэшники. Каэмбэшники не ходят в плащах с чужого плеча и не берут на службу сопляков: из тех, что курили возле машины, трое-четверо были взрослые мужчины, остальные — мальчишки лет семнадцати, а самый маленький, похожий на большеголовую обезьяну, едва ли тянул на четырнадцать. Будь у меня автомат, я мог бы срезать их всех одной очередью — они были как на ладони.

— Гаси, ребята! — приказал пузатый милицейский плащ.

Мальчишки послушно растоптали огоньки. Один залез в кузов и высунулся обратно с охапкой палок.

— Ломы не забудь, — сказал пузатый.

— Дверь ломать? — продемонстрировал сообразительность мальчишка.

— Дверь, дверь… — ответ сопроводился добродушным смешком. Пузатый, словно ему стало жарко, расстегнул пуговицу на груди, единственную соединяющую половины плаща, и положил руку на желтую кобуру, висящую на боку. — Трое, ты, ты и ты, останетесь у машины! А вы — вперед! — скомандовал он.

Черт его знает, как я сумел среагировать! На-та шагнула, нет, рванулась из-за моей спины — такой прыжок! Как взлетела! Но я перехватил ее: сгреб одной рукой и другой зажал рот. Она попыталась вырваться, но я держал ее изо всех сил. К счастью, те, что остались у машины, плевать хотели на окружающую действительность: усевшись рядком на бампере, они опять закурили и, казалось, ничего не видели и не слышали.

Не обращая внимания на сопротивление и стараясь не шуметь, я поволок На-ту, прячась за деревьями, вдоль дорожки. Потом, взяв немного влево, чтобы нас не видели от подъезда, перетащил через улицу и, лишь скрывшись за домами, ослабил хватку.

— Трус! Зачем ты помешал мне! Они же бандиты, взломщики! — закричала она.

Я счел за благо снова зажать ей рот.

— Успокойся, — сказал я, заставляя себя говорить ровно. — Помочь мы все равно никому не смогли бы, в лучшем случае получили бы тем ломом по головам. Предупредим по телефону. Чем больше ты будешь дурить, тем позже это случится.

На-та что-то промычала. Посоображав, я понял:

— Телефон возле метро, — пыталась сказать она.

— Вот и отлично, — ответил я, разжимая объятия.

Мы пошли быстро, почти побежали. Я обернулся на ходу: дом за спиной стоял безмолвно, и окна все до единого были темны.

По проспекту Победившей Свободы, как всегда в это время года, гулял ветер. Редкие прохожие жались к стенам. Смешно бывает, когда сталкиваются двое, идущие по стеночке навстречу друг другу. Иногда упираются лоб в лоб, и никто не хочет отворачивать на середину тротуара. Середина тротуара во время обстрела наиболее опасна! Ха-ха! Если не считать обочину!

С На-той по стеночке не походишь. Метро на противоположной стороне, и она понеслась через проспект по диагонали. Я не стал опять ее удерживать и последовал за ней. Идиотизм: мы едва не угодили под единственный на весь проспект автобус. Показалось, я заметил изумленные глаза водителя.

Телефон под пластиковым козырьком висел на столбе у входа в метро. О, это знаменитый телефон! Когда не существовало ни метрополийцев, ни инородцев и по улицам можно было ходить без всяких мораториев, я болтал с его помощью со своими симпатиями, потому что стеснялся говорить из дому при родителях. Впрочем, знаменит он не этим, а тем, что уцелел несмотря на все передряги. Уже года три, как аппараты устанавливают в бетонных будках, и те живут не дольше трех-четырех месяцев, в смысле — и будки, и аппараты, а этому, под обычным дометрополийским козырьком, хоть бы хны.

На-ту я заставил спуститься в метро и ждать меня внизу. Она попробовала спорить, но за домами щелкнул пистолетный выстрел, и я, рискуя привлечь к нам внимание, заорал, что в противном случае мне придется думать о ее безопасности, а не о том, как дозвониться. Аргумент еще тот, но женская логика действует подобно пуле со смещенным центром тяжести: по входному отверстию невозможно определить, где будет выходное. Правда, очень может быть, что женская логика ни при чем — просто На-та не захотела тратиться на бесполезные препирательства.

Телефон гудел весело-молодо, номер набрался с первого захода, но пришлось ждать, пока поднимут трубку.

— Слушаю, — сказали на том конце, и я узнал голос Орлосла.

— П. Б., у вас все спокойно?

— У нас… да.

Я почувствовал себя почти счастливым. Подсознательно я надеялся на чудо, и оно случилось!

— Ну, слава Богу! А то мы…

— Подождите! — не дослушав, перебил меня Орлосел и стал с кем-то разговаривать; слов было не разобрать. — Возвращайтесь домой, — сказал он в трубку.

— А У. Ю.?

— С ним нормально… все.

Господи!.. Он ничего такого не сказал, но я вдруг начал понимать, в чем дело.

— П. Б., скажите, в квартире чужие? Только да или нет!

— Да… то есть нет. Все хорошо. Все чужие мы тут. Кроме вас хозяев нет… тут.

— Позовите Шу-цу, пожалуйста.

— Шу-цу просит, — сказал Орлосел в сторону.

Расчет был прост: Шу-цу не из тех, кого можно превратить в подсадную утку. Я все еще на что-то надеялся.

— Шу-цу не может подойти.

— Тогда Г. А-ого или Л. Э.

— Сейчас.

Последовала длинная-длинная пауза, а может быть, длинной такой она показалась мне. Я представил, как пузатый милицейский плащ внушает Орлослу, что тот должен говорить мне. Нет, ребята, меня вам не заманить. Ломы не забудь!.. Это не КМБ, не Эн-два-О, не боевики из тех, что по идейным соображениям палят друг в друга сутки напролет. Это хуже, это шакалы от метрополизма. В средневековье полагали, что черви родятся из гнили, и в чем-то не ошибались; так вот, это черви метрополийской гнили. До сего дня они не высовывались, все больше промышляли по темным углам, и вот — выползли в открытую. Что-то сломалось в метрополийской машине…

— Сейчас, сейчас Г. А-й подойдет, — сказал Орлосел. — Передаю трубочку.

— Привет, — роняет деревянно Г. А-й.

И тут — крики, звон стекла, шум какой-то и Г. А-й кричит, срывая голос:

— Не приходи, здесь шакалы! Не приходи!..

И совершенная тишина, сколько не надрывался я:

— Алло, алло!

Шакалы! Он сказал: шакалы! Он тоже назвал их так: шакалы, шакалы, шакалы!

Я увидел себя со стороны: стою и бормочу. Негоже распускаться.

Не было никакого желания спускаться в бункер метро. Когда-то здесь стоял павильон с зеркальными стеклами, напоминавший, если смотреть сверху, с фуникулера, изогнутый платановый лист. От него остались элементы крыши, бульдозер взгромоздил их в кучу, и они надежно прикрывают спуск в бункер со стороны проспекта. Я смотрел на эти живописные развалины и думал, что делать дальше. По всему выходило, что самое умное — стоять на месте до второго пришествия. Деваться было некуда.