Иван Родионов - Наше преступление

Интересна была и статья М. Мезенцева «Судьба романа» в журнале «Вопросы литературы» № 2 за 1991 год. Ее автор утверждал, что «Тихий Дон» вырос из новелл и очерков Крюкова. Поддерживая авторское убеждение, – «Тихий Дон» написан не Шолоховым, – я смею предположить также и то, что Шолохов в создании романа мог использовать не только рукописи и дневники Родионова, но и опубликованное и неопубликованное у Крюкова (то есть не одного, а двух авторов). В статье Мезенцева мне также было дорого высказывание о стремлении исследовательской мысли продолжить поиски истины даже в том случае, если надежды на успех мало.

Не углубляясь в детали статьи Ф. Бирюкова, в том же февральском номере «Вопросов литературы» за 1991 год выступающего в защиту Шолохова против Крюкова, на мою мельницу, как мне кажется, льет воду следующее авторское наблюдение: «Если сопоставить (Крюкова и Шолохова – Г.С. ), то различие будет в том, что у Шолохова (чье авторство остается для меня под вопросом) на первое место выдвинут фронт, военные неудачи, деморализация армии. Крюков же сосредоточен больше всего на тыловых неурядицах, представленных в его очерках подробнее, чем в “Тихом Доне”». То есть, по мнению Ф.Бирюкова, военная, более сильная часть романа, написана не Крюковым. Сомнение еще и в том, что Крюков мало был на фронте, а объяснения, что посылал он на фронт знакомого товарища журналиста П.Маргунина для сбора недостающего материала, Ф. Бирюков справедливо считает странным методом для серьезного писателя.

И в 1992 году, и в 1993–1994 годах на страницах газет и журналов, а также в книгах, посвященных проблемам «Тихого Дона», продолжались жаркие споры. Особенно усилились они в 1995 году – юбилейном для М.А. Шолохова году его 90-летия. В некоторых из них (к примеру, «Отшумевший камыш» – «Московские новости», № 41, 11–18 июня 1995 года) упоминалось и имя И.А.Родионова как одного из претендентов на авторство романа.

У меня нет намерений останавливаться на литературных разборках этих лет, на выдвижении новых имен, могущих, по мнению авторов статей, также иметь прямое отношение к «Тихому Дону» (к примеру, писателя Серафимовича, о чем писалось в газете «Куранты» № 111, 4 августа 1995 года). Однако не могу не сказать о глубоких и интересных публикациях израильского критика Зеева Бар-Селлы, посвятившего «Тихому Дону» не один год серьезной работы и объединенных в общий блок в книге «Загадки и тайны “Тихого Дона”» (Самара, P.S. пресс, 1996).

К версии о Родионове Зеев Бар-Селла отнесся с вниманием. Начиная свой рассказ об этом человеке (стр. 171–174 того же сборника), израильский критик отмечает неизвестность этого имени для современного читателя. Но ссылается на мнение ведущего «нововременского» (то есть газеты «Новое время» А.Суворина – Г.С. ) критика и публициста М.О.Меньшикова, который сравнивал книгу «Наше преступление» с «Воскресением» Толстого и называл его «знаменитым в будущем писателем» («Новое время», 1909, 25 октября). Корней Чуковский счел это произведение «самой отвратительной, самой волнующей, самой талантливой из современных книг» («Речь», 1910, 28 февраля).

Далее Зеев Бар-Селла вкратце излагает сюжет «Нашего преступления», приводит отрицательные отзывы о романе критика «Русской мысли» Любови Гуревич и уже известные нашему читателю негодующие отзывы Максима Горького на этот раз в журнале «Современный мир» № 2 за 1911 год.

Из биографии Родионова израильскому критику известно немногое, но важно, что он приводит воспоминания архиепископа Иоанна Сан-Францискского (он же – князь Дмитрий Шаховской, он же – поэт Странник) в письме генералу П.Н.Краснову, где на примере смерти писателя Родионова архиепископ предостерегает об опасностях юдофобства:

«Вот бедняк Ив. Ал. Родионов, пред кончиной своей, вздумал «перетолковывать» Апокалипсис, сообразно своим идеям; и – сын его, Гермоген, мне рассказывал, что нельзя передать, до чего УЖАСНА была кончина его отца. Буквально, словно какой-то невероятный ужас диавольский вздыбил Ивана Ал., после чего он упал бездыханным... Мы предупреждали Ив. Ал., что Слово Божие есть меч обоюдоострый...» (Странник. Переписка с ген. П.Н.Красновым. – «Континент», № 56, 1988, с. 317).

«Казак; антибольшевик, в самой гуще событий. Такому человеку только «Тихий Дон» и писать!

Беда, однако, в том, что Родионов сразу по следам событий обо всем этом и написал повесть «Жертвы вечерние (не вымысел, а действительность)» (Берлин, 1922). Не напиши он этой повести, был бы кандидатом в авторы «Тихого Дона» не хуже других...» («Загадки и тайны «Тихого Дона”», с. 173).

«Жертвы вечерние», – продолжает Зеев Бар-Селла, – повествование о жертвах гражданской войны на Юге и о причинах войны. На всем протяжении книги главный герой, юный казачий офицер, в долгих беседах с возлюбленной обнажает тайные пружины творящихся безобразий – жиды и масоны... Это то, что касается идеологии. А вот – художественные особенности:

«Его (Чернецова – Б.С. ) легендарные победы окрылили надеждами всех тех, кто стоял на стороне порядка и государственности, кто ненавидел злую разрушительную силу, кто хотел спасения казачества, а через него и всей России. Все лучшие надежды и чаяния сосредоточились главным образом на одном Чернецове, он являлся всеми признанным антибольшевицким вождем...»

Это вам не «Тихий Дон»... Ох, не «Тихий Дон»!..»

При всем уважении к критику из Тель-Авива, к его талантливому исследованию «”Тихий Дон” против Шолохова» я не могу согласиться с этим опять-таки безапелляционным выводом. И не только потому, что вывод этот Зеев Бар-Селла делает не в пользу Родионова, а больше всего из-за недостаточности его оснований. Ведь, во-первых, в книге приведена лишь одна цитата (не такая уж антихудожественная, на мой взгляд, как находит это автор исследования). Во-вторых, такие неудачные малохудожественные и голо-публицистические места можно найти даже у писателей, причисленных к литературным корифеям. И, в-третьих, что я считаю наиболее существенным: роман «Жертвы вечерние» –, действительно, не «Тихий Дон».

Начать хотя бы с того, что писал он свои «Жертвы» менее двух лет (судя по биографическим данным, приведенным в письме сына Родионова – Святослава: в 20-м году начал, в 22-м уже издал). Это были, пожалуй, наиболее тяжелые годы в жизни Ивана Александровича Родионова. После мук Ледяного похода, во время которого, как нам уже известно, он заболел сыпным тифом, писателю предстояли еще муки скитаний из России в Турцию, из Турции в Югославию, где он оставил семью, а сам уехал на заработки сначала в Париж, а затем в Берлин. Это годы страданий, голода и холода, мук физических и душевных. Поэтому многое из написанного и быстро изданного (благодаря стараниям друзей) еще не отшлифовано, еще ближе к публицистике, чем к художественной прозе, неравноценно и во многом сыровато. А «Тихий Дон», по нашим данным (речь идет в основном о первых двух его книгах), писался не менее семи лет, изменялся, перерабатывался и дорабатывался (и с учетом результатов поездки в Ясную Поляну, и в связи с началом I-й мировой войны, и благодаря мнениям друзей по фронтовой редакции, а, возможно, и другим замечаниям и подсказкам).