Иван Родионов - Наше преступление

При первом взгляде со стороны казалось, что эти люди в мундирах и золоченых цепях, отделенные от других массивной решеткой, так торжественно восседающие на возвышении, на виду у всех за красным столом, совершенно особые высшие существа, призванные решать судьбу других простых людей, составляют одну дружную семью.

На самом деле это было далеко не так.

Председательствующий и молодой товарищ прокурора хотя и жили в одном губернском городе и чуть ли не каждый день виделись в суде, но ничего общего вне службы между собой не имели, даже не бывали друг у друга и в душе недолюбливали один другого.

Правого члена уездного суда, много лет уже без повышения занимавшего свою должность в городке, председательствующий уважал, как знающего опытного юриста, но презирал, как консерватора, и относился к нему свысока за то, что тот оказался «затертым» по службе.

Левый член, почетный мировой судья и земский деятель, был совсем не юрист и в составе суда являлся случайным гастролером.

По распоряжению председательствующего два конвойных солдата с шашками наголо ввели подсудимых в зал.

Все они были щегольски одеты, в своих новых пиджаках и хороших сапогах. Никакого смущения или стыда незаметно было на их лицах. Сашка, как всегда, глядел угрюмо, по-волчьи, исподлобья; Лобов своими блестящими озорными глазами спокойно осматривал зал; спокоен был и Горшков. Серых зрителей приводили в завистливое удивление их белые сытые лица и толстые шеи, особенно у Сашки Степанова.

– Ишь какие загривки себе наели на казенных хлебах... – перешептывались на задних скамьях.

– А што ж им?! Никакой тебе работы, никакой заботы; как не наесть?! Всякой так-то наел бы...

Председательствующий спросил у каждого из подсудимых имя, отчество, фамилию, вероисповедание, не был ли раньше под судом и вручен ли обвинительный акт? Получив на все это ответы, председательствующий осведомился у пристава, все ли свидетели прибыли? Оказались все налицо. После этого он положил в стоявшую перед ним на столе урну ярлычки с написанными на них именами и фамилиями присяжных, смешал их и, вынимая по одному, громко вызывал тех, чьи ярлычки попадались.

Вызванные двенадцать человек и двое запасных, со степенным достоинством проходили за решетку и усаживались лицом к подсудимым, на стульях, поставленных в два ряда вдоль наружной стены. Присяжные были большею частью мужики, один содержатель парикмахерской, один приказчик-домовладелец, один купец и толстый плешивый, бритый, с седыми усами немец – директор одного большого завода, лет 30 назад приехавший в Россию в качестве помощника мастера, без гроша в кармане, теперь же имевший крупное состояние, женившийся на русской дворянке и считавший себя барином.

Председательствующий предложил присяжным выбрать из своей среды старшину. Рядом с немцем сидевшие мужики приподнялись и, обращаясь к нему, в один голос заговорили: «просим, просим».

Немец, напряженно ожидавший своего выбора, с зардевшейся от удовольствия лысиной, неуклюжим поклоном поблагодарил за оказанную честь и с своего места пересел на самый крайний стул, ближе к судейскому столу.

Правый член прочел обвинительный акт. Парни обвинялись в том, что 25-го августа 190... года они нанесли Ивану Кирильеву тяжкие, подвергавшие жизнь опасности, побои с переломом черепных костей, от которых пострадавший и умер.

Так как акт составлялся прокурором на основании только тех данных, какие доставил ему следователь, то и вышло, что главные и опасные для убийц свидетели: Акулина, Барбос и молотобоец были совершенно устранены и повесток для явки в суд не получили.

На вопрос председательствующего: признают ли подсудимые себя виновными, они ответили, что не признают.

Появление адвоката не прошло незамеченным среди публики задних скамей и даже возбудило толки.

– Гляди, верно из жидов, как жук черный... – сказал один мужик своему соседу, мотнув бородой на адвоката.

– Должно, из их... пятьсот слупил...

– Пятьсот? – недоверчиво переспросил первый. – Ой-ой-ой, такие деньги! Да за что? Пятьсот! шутка сказать. Да за што? – Он удивленно качал головой.

– А за оправдание. Даром, што ли, будут оправдывать?! Ну, себе сотню возьмет, другую сунет следователю, а остатки судьи поделят... Даром, што ли? Им это лафа...

– Ловкачи эти жиды! ой, ловкачи! Ишь какую механику подвел... Пятьсот! – все удивлялся, крутя головой, первый мужик. – К им, брат, деньги-то липнут. К православным не так... нет... Где уж православному до жида?!

– Не-е, ён не из жидов, – вмешался сидевший рядом Пармён – дядя Сашки, уже порядочно нагрузившийся с утра. – Ён – православный, с Москвы. Пятьсот, как одну копеечку, без того и не ехал... положи, говорит, да и только. Положили, тогда поехал, слова не сказал, поехал... а прозвище-то евоное Моргунов, али Моргачев... Пал Николаич... ловкач, чище жида! Пять, говорит, сот на стол, без того не поеду... ну, ему пятьсот положили, ён и поехал, слова не сказал, поехал... без фальши... поехал...

Председательствующий распорядился ввести свидетелей в зал. Высокий, худой, бледный с строгими иконописными чертами лица священник в лиловой полинялой рясе, с серебряным крестом на груди, надел эпитрахиль, выпростал из-под нее свои длинные, прямые русые волосы и подойдя к стоявшему у судейского стола аналою, на котором лежали крест и евангелие, резким, отрывистым голосом сказал столпившимся около него свидетелям коротенькое предупреждение о важности предстоящей присяги и о том грехе, который возьмет на свою душу всякий, кто нарушит ее. Потом он приказал поднять руки с пальцами, сложенными для крестного знамения. Судьи и все находившиеся в зале встали.

Отрывисто и резко звучал голос священника, произносившего слова присяги; вразбивку, нестройно и глухо повторяли их свидетели.

После присяги все свидетели, кроме одной Катерины, были удалены приставом из зала.

Пристав взял Катерину за локоть, провел ее несколько шагов от решетки и, остановив перед судейским столом, сам вернулся к своему месту у двери.

II

ще тогда, когда Катерину только что ввели вместе с другими свидетелями, она была поражена блеском и великолепием зала и боязливо недоумевала, зачем она сюда попала. Только когда священник приводил ее с другими к присяге, она стала догадываться, что тут затевается свадьба, но, как ни смотрела, не видела жениха и невесты, когда же удалили всех остальных свидетелей и пристав, назвав ее по имени, повел к красному столу с сидевшими за ним важными господами, на которых как жар горели золотые цепи, Катерина застыдилась. Она поняла, что ее будут венчать. «А как же Ваня-то?» – мелькнуло в ее голове. Но она тотчас же решила и этот вопрос. «Этот барин, – подумала она о приставе, – и есть Ваня, и нас будут венчать».