Ларри Коллинз - Горит ли Париж?

Сейчас, сидя в своем фургоне на совещании, Брэдли внимательно вслушивался в слова начальника тыла, сообщавшего жизненно важные цифры о наличии горючего, от которых зависело столь многое: количестве галлонов, выгруженных на побережье в тот день, их количестве, перевозимом грузовиками по все удлиняющимся путям снабжения, резервных количествах, остававшихся на передовых складах его дивизий. Для находившегося здесь же помощника Брэдли майора Честера Бейарда Хансена ежедневно слышать, как тает горючее, было все равно, что «наблюдать за агонией смертельно больного человека». Брэдли не заметил, как в конце фургона появился посыльный и передал начальнику разведки бригадному генералу Эдвину Сайберту написанную от руки записку. Это был радиоперехват немецких донесений. Сайберт уже вскользь упомянул о нем в своем докладе. «По-видимому, — сказал он, — в Париже происходят какие-то волнения гражданского населения».

Брэдли выпрямился.

«Черт возьми, Эдди, выясните, что там происходит, — приказал он. — Мы не можем допустить, чтобы Париж помешал нам». Омар Брэдли, возглавлявший армию, на которую так рассчитывали Эдгар Пизани и его товарищи, был полон решимости «не допустить, чтобы кто-то отговорил нас от плана обойти Париж».

У Брэдли были веские причины для беспокойства. Андре Толле и его соратники решили начать восстание как раз в тот самый день, когда союзники утвердили план обхода столицы. За несколько часов до этого совещания в штабе группы армий после длительных консультаций со своими встревоженными подчиненными, ведавшими снабжением войск, Дуайт Эйзенхауэр приказал войскам форсировать Сену. В эту ночь, когда у осажденных в Префектуре полиции повстанцев иссякали последние боеприпасы, американские солдаты 313-го пехотного полка должны были пересечь реку по дамбе у Ман-Гассикура и тем самым привести в действие план обхода Парижа.

Элегантный полковник Ганс Яй побелел при виде мертвых тел своих солдат, разбросанных вокруг грузовика перед зданием мэрии в Нейи. Глядя на выстроенных вдоль стены с поднятыми руками пленных, Яй решил «расстрелять всех на месте».

Луи Берти — его почки все еще ныли от ударов, полученных от немцев, когда те выгоняли его из мэрии, — и его юный сосед по Нантеру Пьер Ле-Ган также были в этой шеренге несчастных. Их поймали на четвертом этаже здания, когда туда ворвались немцы.

Мэр Нейи от вишистов Макс Роже убедил Яя, что некоторые из выстроенных у стены людей были его служащими. Яй позволил отобрать их. Когда Роже закончил, гнев полковника несколько поутих. Он решил, что не будет расстреливать остальных. Он приказал им идти с поднятыми руками в комендатуру на авеню Мадрид. По пути следования этой несчастной колонны их приветствовали выглядывавшие из окон люди. Стоявшие вдоль тротуара женщины всхлипывали и перебирали четки.

В черной яме под мэрией два человека, скрытно прорубавшие кирпичную стену, отделявшую их от пути к спасению, уже слышали журчание сточных вод и чувствовали затхлый запах из канализационного канала. Наконец отверстие было пробито. Один за другим оставшиеся в живых люди «из Задига» пролезли в дыру и двинулись по пояс в воде вдоль канала.

Снайпер Шарль Кайетт нес Анри Герена, ветерана первой мировой войны, деревянная нога которого была разбита осколком снаряда. Взглянув на нее, Герен заметил: «Слава богу, они всегда стреляют в одну и ту же». Андре Кайетт все еще слышал грохот немецких сапог, вышагивающих взад и вперед по тонкой бетонной крышке люка.

В комендатуре Нейи Луи Берти и двадцать других арестованных были выстроены в круг. В середину протиснулся немецкий солдат и стал разглядывать пленных. Это был один из двух солдат, которых Берти со столь гордым видом захватил шесть часов назад в кафе за углом от мэрии. Очевидно, ему приказали опознать тех, кто это сделал. Когда солдат приблизился к Берти, тот, слабея от страха, почувствовал, что не может больше держать руки над головой. Немец встал перед ним и посмотрел прямо в сузившиеся глаза Берти. Разглядывая Берти, он сделал жест, как будто «вытирал со щеки плевок». Затем, не подавая вида, что узнал, повернулся к следующему пленнику.

Дитрих фон Хольтиц с угрюмым видом поднялся по лестнице в свой кабинет в отеле «Мёрис». Как и полковник Ганс Яй, фон Хольтиц только что видел тела некоторых своих солдат из числа первых убитых на внезапно ставших враждебными улицах Парижа. На другом берегу Сены Хольтицу показали обгоревшие и окровавленные тела шести немцев, убитых из засады бойцами ФФИ.

Хольтиц решил нанести ответный удар. Когда он вошел в кабинет, начальник штаба полковник фон Унгер вручил ему листок бумаги. Его содержание было менее красноречивым, нежели зрелище, которое только что созерцал Хольтиц, но более метким. Это была дневная сводка потерь, и в ней указывалось, что Хольтиц уже потерял свыше пятидесяти человек убитыми и около сотни ранеными.

Разгневанный генерал вызвал своих помощников. Твердо и спокойно Хольтиц начал излагать. Выбор, в общем-то, был прост: либо он осуществит угрозу, которую высказал мэру Парижа три дня назад, и применит массовые репрессии против части населения города, либо раздавит Префектуру полиции, которая была, по-видимому, сердцем восстания, и этим «кровавым актом уничтожит их восстание раз и навсегда».

Фон Хольтиц предложил своим помощникам высказаться, после чего на минуту задумался сам. С улицы доносились выстрелы.

Фон Хольтиц решил атаковать Префектуру. Для этого он предложил объединить ядро своих ударных войск — 190-й зихерунгсрегимент, танки 5-го зихерунгсрегимента и танки войск СС, расквартированных в бараках Принца Евгения на площади Республики. Кроме того, он решил вызвать самолеты люфтваффе и до штурма подвергнуть здание бомбардировке с воздуха.

Он считал поддержку с воздуха действительно важной. Согласно его плану, танки должны были подойти по двум прилегающим мостам — Сен-Мишель и Пон-Нёф, — с тем чтобы атаковать здание Префектуры в его наиболее уязвимых точках. Но прежде чем посылать танки по этим открытым мостам, необходимо подавить всякое сопротивление в здании с помощью пикирующих бомбардировщиков, что позволит его танкам «лишь прокатиться по обломкам». Поскольку люфтваффе не поднимет свои самолеты днем, его план означал, что атаку следует начать на закате либо на рассвете.

Одновременно со штурмом Префектуры он пошлет танки и бронемашины в несколько других очагов сопротивления. Он преподаст им жестокий урок, повергнет город в состояние шока, но восстановит спокойствие. Всматриваясь в лица присутствующих, Хольтиц читал на них лишь согласие со своим планом. В тот августовский день люди его штаба были уверены: с взявшимся за оружие Парижем можно разговаривать только одним языком — языком силы.