Ахмед Рушди - Шаг за черту

Граница — это ускользающая линия, видимая и невидимая, физическая и метафорическая, этическая и внеэтическая. Волшебник Мерлин наставляет мальчика по имени Артур, который однажды вытащит из камня меч и станет королем Англии. (Волшебник, который живет назад во времени, знает об этом, а мальчик — нет.) Однажды Мерлин превращает мальчика в птицу и, когда оба они пролетают над землей, спрашивает Артура, что тот видит. Артур замечает обыденное, но Мерлин говорит о том, чего не увидеть, предлагая Артуру узреть отсутствующее: «Когда глядишь с высоты, границ нет» [276] Уайт Т. Х. Король Артур. Том 1: Меч в камне. М., 2000. . Позже, обретя Эскалибур и свое королевство, Артур поймет, что волшебники не всегда мудры и что внизу вид с высоты бесполезен. Он сам затеет немало приграничных войн и узнает, что есть границы, невидимые глазу, пересекать которые намного опаснее, чем физические пределы.

Когда лучший друг короля, его первый воин Ланселот Озерный, влюбляется в королеву, вторгаясь на территорию счастья своего суверена, он переходит некую грань и тем обрекает свой мир на разрушение. В самой сути собрания легенд, называемых «Британскими мифами» (или «Артуровским циклом»), лежат в действительности не одна, а две недозволенные, преступные любовные связи: это любовь Ланселота к Гвиневре (Гиневре, Джиневре) и ее скрытое зеркальное отображение — кровосмесительная любовь Артура и Морганы Ле Фей. Круглый Стол падет под натиском преступивших границу любовников. Поискам Грааля не очистить мир. Даже Эскалибуру не остановить возвращение темных времен. В конце концов меч придется вернуть в воду, и он исчезнет в волнах. Но на пути в Авалон раненый Артур пересекает и другую грань. Он изменяется, становясь одним из великих героев, спящих в ожидании срока своего возвращения. Барбаросса в своей пещере, Финн Маккул в холмах Ирландии, покоящиеся под землей австралийские ванджина, или предки, и Артур в Авалоне — вот наши властители, бывшие и будущие; и последняя граница, которую им суждено перейти, не пространство, а время.

Пересечь границу — значит измениться. У ворот Страны Чудес Алиса не может войти в маленькую дверку, за которой ей удалось углядеть удивительный крошечный мир; она сжимает в руке ключи от него, но ничего у нее не выходит, пока она не изменяется под стать этому новому миру. Когда же ей это удается, она — что неизбежно — начинает верховодить. Диктует свои правила новообретенной стране: меняя очертания, пугает местных жителей, вырастает так, что Страна Чудес уже не может быть ей домом. Она спорит с Безумными Шляпниками, дерзит Гусеницам, а в конце, вырастая, теряет страх перед скорой на расправу Королевой. «Вы ведь всего-навсего карточный домик!» [277] Неточная цитата из Л. Кэрролла. Наконец мигрантке Алисе удается разглядеть, насколько глупа возня властей предержащих, ей уже не интересно, она называет Страну Чудес обманом и, уничтожая ее, вновь находит себя. Она просыпается.

Граница — это сигнал тревоги. На границе нам не обойти правду, успокоительные пласты повседневности перестают оберегать нас от грубой реальности мира, и, широко открыв глаза, при резком свете флуоресцентных ламп в глухих приграничных коридорах мы видим окружающее без прикрас. Граница — это физическое доказательство людской разобщенности, доказательство ложности и идеалистичности того, что видел Мерлин из поднебесья. Правда в том, что у этой черты мы должны стоять, ожидая разрешения перейти ее и вручить свои бумаги пограничнику, который вправе задавать нам какие угодно вопросы. На границе мы лишаемся свободы — временно, как надеемся, — и вступаем во вселенную контроля. Край, оконечность — зона несвободы даже для самого свободного из всех свободных сообщества; одни предметы и люди движутся отсюда, а другие — сюда; причем и туда, и сюда должны попадать именно те, кому положено. Здесь, на окраине, мы подлежим досмотру, наблюдению, оценке. Стражи этих рубежей должны сказать нам, кто мы. А нам надлежит быть послушными, покорными. Если мы будем вести себя иначе, то попадем под подозрение, и нет ничего хуже, как попасть под подозрение на границе. Мы стоим у того, что Грэм Грин считал опасной гранью вещей. Здесь мы должны отрекомендоваться как можно проще, как можно очевиднее: «Я домой», «Я в командировку», «Я к своей девушке». Каждый раз, заявляя о себе таким упрощенным образом, мы хотим сказать: «Вам не стоит из-за меня беспокоиться, вовсе нет. Я не тот, что голосовал против правительства. Не та, что думает о том, как бы покурить вечером травки с друзьями. Не тот страшный человек, чьи ботинки вот-вот взорвутся. Я одномерен. Честное слово. Я прост. Пропустите меня».

Ежедневно за границу беспрепятственно перемещаются тайные мировые истины. Наблюдатели дремлют или кладут в карман грязные деньги, а наркотики и оружие, опасные идеи мира, все контрабандисты нашего века, все, кто объявлен в розыск, все, кому действительно есть что предъявить, но кто не предъявляет ничего, проскальзывают мимо: тогда как мы, которым предъявлять нечего, нервно рядимся в заявления о собственной простоте, открытости, лояльности. Повсюду слышатся заявления невинных, а другие, вовсе не невинные, проходят через столпотворения на несовершенных пограничных пунктах или переходят границы там, где их сложно контролировать, вдоль глубоких ущелий, по контрабандистским тропам, через незащищенные пустоши, ведя свою необъявленную войну. Сигнал тревоги на границе служит также и сигналом взяться за оружие.

Так мы думаем теперь, потому что наступили страшные времена. На фотографии Себастио Сальгадо [278] Себастио Сальгадо (р. 1944) — бразильский фотожурналист и документалист. вьется змейкой по гребням холмов, убегая вдаль, становясь почти неразличимым, пограничный барьер между США и Мексикой — то ли Великая Китайская стена, то ли ограда ГУЛАГа. Он по-своему красив, но красота его сурова и безжизненна. Через определенные интервалы поднимаются сторожевые башни, так называемые «вышки», заполненные вооруженными людьми. Мы видим на фотографии крошечную фигурку, силуэт бегущего человека, нелегального иммигранта, которого преследуют люди в машинах. Странно в этой картине то, что бегущий человек, находясь явно на американской стороне, бежит к стене, а не от нее. Его заметили, и он больше боится людей, которые несутся на него в машинах, чем оставленной позади нищенской жизни. Он пытается вернуться, отказаться от притязаний на свободу. Так что свободу теперь нужно защищать от тех, кто слишком беден, чтобы заслужить ее блага доктринами и процедурами тоталитаризма. Что же это за свобода, которой мы наслаждаемся в странах Запада — привилегированных, все строже и строже охраняемых анклавах? Этот вопрос и задает фотограф, и до событий 11 сентября многие из нас — намного больше, чем теперь, — встали бы на сторону бегущего человека.