Иван Панфилов - По тайге — не по карте

Пока я проделывал всю процедуру, старуха снова сходила куда-то — принесла белую тряпку и торбаса. Положила все рядом, села на свое место, взяв трубку, и больше ни во что не вмешивалась. Разорвав пополам белую тряпку, я тщательно перевязал раны, осторожно обул торбаса и виновато улыбнулся.

Николай Можелев сказал:

— Сядешь, Ваня, на нарты. Часть груза на себя переложим.

Я еще пытался протестовать, но он отрезал:

— Не спорь. На профиле нам без техника делать нечего!

Только под самое утро я крепко уснул. И проспался… к полудню. Рассердился на себя и на ребят, что не разбудили, на Можелева — больше всех, он первый попался на глаза.

— Почему не поехали? Сам знаешь, дни короткие, сказано было — затемно встать?

— А мы тут с хлопцами посоветовались. Давай-ка задержимся на подбазе. Дополучим продукты, найдем для тебя валенки…

— Значит, из-за меня не пошли? — злился я.

Можелев тоже повысил голос:

— Да ты гляди, чертовщина какая за окном! Ты еще настоящего бурана не видел!..

Пока я выглядывал в окно и раздумывал, нашелся и третий довод.

— Однако завтра нивхи принимай у себя гостей на родовой праздник, — вмешался Яргун. — Сибко-сибко обидятся, когда гости накануне уйди. Оставайся, Ивана!.. Большой праздник иди… И буран большой иди — в поселке бывай надо. Оставайся!

Нивхи редко ошибаются в предсказании погоды. Предсказывают они по разным признакам: по направлению ветра, противостоящего морскому течению, по окраске солнца на восходе и заходе, по морской воде в любое время суток, по игре сивучей и нерп… Коли нерпы скапливаются косяками неподалеку от берега, наигравшись-накувыркавшись в воде, часто вылезают на берег — быть плохой погоде. Если на побережье усиливается ветер-свистун — опять жди непогодь. Таких примет у них великое множество.

Медвежьи праздники — «чхыр-лерид» — идут из_ глубокой старины. Останки медведей устроители их складывают в два отдельных сруба, метрах в двухстах на север от селения; в одном срубе — кости, в другом — только черепа. Ученый-археолог, если возьмется по медвежьим останкам определить давность стойбища, сделает это без труда. По числу черепов в срубе можно точно определить количество праздников. На каждом убивают лишь по одному медведю, и счет ведется еще дополнительно, зарубками на срубах.

Современный человек на этих древних, как мир, праздниках словно переносится в эпоху первобытнообщинного строя. Ведя вековую борьбу за существование, нивхи придумывали себе многочисленных богов. Боги были земные и неземные. Земные боги — шаманы и медведи — считались главными.

В представлении нивхов жизнь как у людей, так и у животных, бесконечна. Только на земле одна ее часть — видимая, а вторая жизнь — потусторонняя, «млыво». Если нивху посчастливится убить медведя, лису, соболя, дикого оленя, значит — охотнику все это посылает высшее божество. Добыча, стало быть, уже перенесла все невзгоды на земле, и божество направляет ее в «млыво», в котором душа зверя вновь обрастет кожей, — он опять явится на свет в первоначальном виде…

— По этой легенде, Яргун, получается, что люди все время убивают одних и тех же медведей?

— Да, мы раньше тоже так думай.

Во второй половине дня к хозяину, устроителю празднества, стали съезжаться на собачьих, оленьих упряжках, а то и просто на лыжах почетные гости. По старинной традиции, медвежьи праздники собирают нивхов, связанных родословной линией.

Молодому медвежонку, пойманному ранней весной в тайге, привязывают к шее цепь. С осени закрывают его в крытый сруб, который строят из дерева-кругляка. На матерого медведя цепь никогда не надеть. Пока зверь мал, его ежедневно выводят на прогулку. Вскоре одному человеку такие прогулки становятся не под силу: со своего поводыря невольник-мишка нередко снимает «сатаны» — штаны вместе с кожей. Быстро взрослеющего на хороших харчах зверя выводят уже два человека. Когда медведь становится опасным и для двух людей, к медвежьей цепи привязывают чурбак, который своей тяжестью утихомиривает разыгравшегося зверя.

Приходит пора готовить священное дерево — «наню». В тайге выбирают высокую ель, доставляют на морскую косу и вкапывают в землю. Молодежь очищает ствол до самой верхушки от ветвей; при этом юноши лазят по дереву без каких-либо приспособлений — тоже традиция. На самой верхушке оставляется «голова», и чуть ниже — две широко раскинувшиеся ветви-руки.

С утра взрослое население собирается у медвежьего сруба. Женщины занимают места у «тятнда» — это музыкальный инструмент, сделанный из ошкуренного, высушенного дерева. Они бьют по нему, как по барабану, и в такт ударам переступают с ноги на ногу. Получается слаженно и довольно эффектно. Слова ритуального пения передаются из поколения в поколение, содержание их примерно такое: «Вот медведь, провожаем земного медведя в потустороннюю жизнь».

Медведя выводят из сруба и привязывают длинной цепью к разукрашенному «наню». Для него уже приготовлена полная нарта еды — зверя кормят в последний раз. Медведь зло поводит коричневыми глазами, время от времени рявкает с досады. Удары «тятида», звон цепи, громкий разговор мужчин и визг ребятишек, лай собак, грохот морского прибоя — все сливается в один праздничный шум… Привыкнув к нему, зверь немного успокаивается и принимается за еду. Ест жадно — хорошо! Нивхи радуются, словно дети, и говорят, что зверь пожелал быстрее попасть в «млыво».

Стрелять в медведя первым предоставляется право самому молодому охотнику-нарху.

Юноша-нарх сначала приступает к пробным стрельбам из лука, в столб, вкопанный на берегу моря. Расстояние отмеряют в два раза большее, чем при настоящей стрельбе в медведя. Пробная стрельба сама по себе интересна, особенно, когда море бывает чистое от льда. Если стрелок промахнется — стрела улетит в море. Утонуть она не утонет: на втором конце сделано оперение. Мазиле никаких поблажек — он должен лезть за стрелой в ледяную воду. Понятно, что ждет стрелка на охоте, если он не попадет в медведя или только ранит его; поэтому к пробным стрельбам юноши относятся серьезно и целятся тщательно. В столб стрелять надо три раза, и все три стрелы должны попасть в цель.

С первого раза молодой нивх попал. Второй раз — промазал. Тут же разделся догола и поплыл за стрелой почти за сотню метров от берега. В старые времена, если судорога сводила человека в воде, его и не спасали — значит, так хотел «Топ-ызнг», хозяин моря. Наш молодой стрелок оказался выносливым. Достав стрелу, он теперь целился тщательно и точно попал. Но поскольку из трех раз он попал только дважды, старики стрелять в живого медведя ему не разрешили — таков обычай.