Владимир Белоусов - Кто убил Влада Листьева?...

Он заехал ко мне домой в воскресенье вечером. У него каждый день были совещания: он был усталый, осунувшийся — и мы вдруг сели хвастаться друг перед другом за себя, как будто, почему-то, итог подводили. И Влад поднял тост: «Я бы выпил за то, чтобы не было хуже, просто не было хуже. Лучше сделаем все вместе сами».

Евгений Киселев:

— Мне не хочется сейчас задавать вопрос, кто это сделал? Это дело правоохранительных органов, как мы часто говорим, и, конечно же, многие сегодня уже об этом говорили и остается только повторить. Но как можно надеяться на то, что будут найдены убийцы? Как это не горько говорить, но нам обещали, что к Новому году будут найдены убийцы Александра Меня, Дмитрия Холодова — обещания эти, как и многие другие, то ли забыты, то ли похоронены. Но есть классический вопрос: кому это выгодно?

Я бы хотел обратиться к тем людям, которые сидят в концертной студни в «Останкино».

Эстафету Евгения Киселева принял Сергей Доренко, ведущий программы «Репортер» Российского телевидения, который находился в это время в концертной студни «Останкино».

Сергей Доренко:

— Я хотел еще немножко продолжить тему творчества Влада, потому что здесь много гостей «его передач, участников его передач и среди них Людмила Гурченко…

Он обратился к известной киноактрисе:

— Я бы хотел спросить у вас: Влад совсем бесконфликтный, казалось будто бы он и не задает вопросов — он больше умел слушать, он умел быть острым» умел быть неожиданным — что вы можете сказать о том, кто брал у вас интервью, о нем, что вы можете о нем сказать?

Людмила Гурченко сидела в зале в строгом черном платье викторианского стиля с брошью-камеей у горловины, чем-то напоминая донью из знаменитого фильма мексиканских кинематографистов «Как вода для шоколада». Это была Людмила Гурченко и не Людмила Гурченко одновременно — настолько непривычно было видеть глаза полные глубокой тоски, глаза нашей кокетливой и задорной кинозвезды.

— …ведь вы среди нас сейчас и это не случайно?

Людмила Гурченко взяла протянутый ей микрофон и заговорила хриплым, незнакомым голосом:

— Конечно не случайно! Естественно, я также как, думаю, абсолютно все люди, присутствующие здесь и которые смотрят сейчас передачу, также переживают от ужаса, потрясения, нежелания жить, существовать или, наоборот, найти выход из невозможной ситуации…

Влада Листьева я знала только по телевидению и по ранним передачам. Это не обыкновенные двадцать минут, потому что… потому что это в прямом эфире, без подготовки, я не знала о чем мы будем говорить. Мы встретились в гримерной, за несколько минут до выхода на съемочную площадку…

Объектив камеры выхватил из множества сидящих в зале лицо Людмилы Касаткиной крупным планом. Она вместе со своим мужем была героиней передачи «Час пик» за день до смерти Владислава Листьева. (Примечание: за день до смерти гостем был Вячеслав Гордеев)

Я помню, как непринужденно они беседовал с Владом, как смеялась известная киноактриса. Было видно, что ей доставляет огромное удовольствие общаться с ведущим.

Сейчас же лицо ее выражало полную растерянность. Выло видно, что ей, возможно, тяжелей, чем кому-нибудь другому из сидящих в этом зале, осознать, что Владислава Листьева больше нет в живых.

— …я по его лицу поняла, по его глазам, что никакого предварительного разговора не будет. «Но как же это так, — подумала я, — надо же подготовиться как-то, узнать, что он будет спрашивать». А когда сели за пять минут до начала программы, он стал мне рассказывать, глядя мне в глаза своим добрым, нежным, ласковым взглядом, о том — ха! — когда он был трехлетним мальчиком, он садился в самолет и этот самолет показался ему таким огромным, таким гигантским… Он так долго это рассказывал — и вдруг: «Сегодня у нас в передаче…» Это было удивительно, но я уже настолько была свободна и могла абсолютно с ним по-родственному общаться. В этом его уникальный талант — понимать чем дышит и что такое его собеседник, уметь расположить любого человека. У меня настроение было какое-то не то, чтобы прийти и легко общаться, а он нашел, а он сумел…

Я думаю, очень мало есть людей таких как он. Он — есть пример. А без примера в нашей жизни нельзя, он как планка, которая указывает, что надо выше, выше, выше… У него потолка не было, не ощущалось этого потолка. Я думаю, что будет масса необыкновенных слов о нем, но главный вопрос: что делать? — извечный вопрос: что делать?

Я не знаю, если это есть демократия, о которой мы мечтали, во всяком случае люди моего поколения мечтали, я мечтала о свободе, я мечтала об этом, если это и есть демократия, то грош ей цена, будь она неладна, будь она проклята — если она не может защитить себя и защитить тот золотой фонд — человеческий, талантливый — те крупицы уникальных людей. И это ужасно, это ужасно! Вы меня простите, быть может скажу такую вольность, но… но я бы с удовольствием вступила бы в любое ополчение — мне абсолютно терять, кроме своих цепей. нечего. Я готова отдать все. чтобы такие люди как он. за которыми будущее, за которыми завтра, чтобы они оставались!

Пока Людмила Гурченко произносит свою сбивчивую. эмоциональную речь, камера постоянно плывет по залу, выхватывая своим объективом лица известных каждому людей: Александр Абдулов, Иосиф Кобзон, Махмуд Эсамбаев, Святослав Федоров, Михаил Горбачев…

Сергей Доренко:

— Спасибо. Вы не думаете, что возможен такой исход, когда много людей скажет: не высовывайся! — вот высунулся — получил. И потом: хорошо бы, чтобы кто-то правил один — одна банда, которую мы назовем Политбюро или назовем ее X — и вот тогда мы точно будем знать свое взаимоотношение с этой бандой и нам будет просто. Завтра они нас возьмут за это, а не переступайте черту — не возьмут. А теперь, когда хаос и много банд, и не поймешь разлад среди них — и конечно, это сложно — в ответ на убийство Влада может раздастся требование: введите одну банду, введите жесткую власть, мы согласны ходить строем! Мы согласны, если это нужно, чтобы нас не убивали. Ходить строем все и читать речитативом, декламировать. Я думаю, это есть внутри каждого и во мне тоже.

Я хотел обратиться к одному из гостей Влада Листьева, к Михаилу Сергеевичу Горбачеву:

Вы тоже приходили… Он вам досаждал, наверное, своими передачами во время перестройки. Он был острый. И потом когда вы приходили к нему уже сейчас — приходили, наверное, не только как политик, который стремится, совершенно естественно, к эфиру, но и к личности. Что это была за личность? Разделяете ли вы опасения и надежды Людмилы Гурченко в плане ополчения?

Михаил Сергеевич Горбачев:

— Да… Но прежде всего, я думаю, что мы все собрались здесь — это очень важно. Вот, если бы мы не собрались здесь… Я повторюсь: очень важно, что мы все собрались здесь в этот вечер, прежде всего, чтобы разделить горе, которое легло на семью, горе, которое легло на останкинцев, на коллег Влада Листьева, как привыкли его называть, и горе, которое касается всех нас.