Кнуд Ромер - «В Датском королевстве…»

Метте.Скорее всего, они долго не простоят по такой жаре.

Инга.Жаре… Здесь что, жарко? Я мерзну. Так ужасно мерзну…

Хелене.У нас слишком жарко.

Метте (жалуясь). У меня щеки горят!

Инга.Я мерзну…

Хелене.Не будешь заканчивать пасьянс?

Инга.Буду. Надо посмотреть, сойдется ли он… ( Садится и погружается в карты.) Тройка пик… вот сюда. Шестерка червей… полежит пока… Валет треф… что нам с ним делать? У нас нет больше места… Пусть скажет спасибо за помывочную. К чему-то лучшему он, наверняка, и не привык. Четверка треф… и двойка пик в первую ванную. Ого! Опять джокер… шестерка червей… шестерка червей. Вот… валет треф…

Все чисто и красиво. Шторы отодвинуты, солнце светит в окна. Звон церковных колоколов, чуть позже звук шагов по коридору. Входит Хелене. На ее поясе связка ключей, которые гремят, когда она двигается. В руке стопка журналов, которые она читает на ходу. Она садится за письменный стол, просматривает каждый журнал и что-то отмечает в них.

Хелене (бормочет себе под нос). Нормальный… тоже нормальный… Не было стула. Уже второй день. Попробуем одну клизму с микролаксом. У новенькой малышки из первой ванной тоже не было стула, но что в этом странного, если она ничего не ест. (Ликует.) Ха, ха! У Кристиана стул опять нормальный после шести дней запора…

Метте (входит, снимает перчатки). У фру Нильсен из четвертой палаты нормальный…

Хелене отмечает в журнале.

Метте.У тех двоих, что в помывочной, тоже нормальный…

Хелене.Где они тут у нас… вот. (Отмечает в журнале.).

Метте (выглядывает из окна). А это не Ингеборг?

Хелене.А кто ж еще? Уже ведь три дня как умерла. А как Матрос?

Метте.У него не было.

Хелене.А ты дала ему как следует потужиться?

Метте.Почти четверть часа сидел.

Хелене отмечает в журнале. Инга беззвучно появляется в проеме двери. На ней халат пациента, коричневые чулки и тапки. Останавливается в дверях.

Хелене( вежливо, но не поднимая головы). Чем мы можем тебе помочь?

Инга.Я просто хотела… когда привезут еду?

Хелене.Скоро. Пойди к себе в палату, отдохни, вот время быстро и пройдет.

Инга стоит еще мгновение, потом исчезает. Звонит телефон.

Хелене( отвечает). Отделение 17б, завотделением. Да. Конечно, у нас есть места, только что было два смертных случая… Да, ну тогда мы все подготовим для новенького. Хорошо. И вам спасибо. Спасибо. До свидания.

Метте.Еще одна. И что мы с нею будем делать?

Хелене.С ним. Мы его можем положить в коридор внизу у лестницы или во вторую ванную, там никого нет. У фру Хольм был стул?

Метте.Да, нормальный.

Хелене( отмечает в журнале). Нормальный…

Метте.У Принцессы тоже нормальный…

Хелене.Хорошо. ( Отмечает в журнале.).

Метте.И у Бенни нормальный…

Хелене отмечает в журнале.

Вот так-то!

Как известно, поэзия в литературах мира древнее прозы, а по своим свойствам — удерживаться в памяти каждого и удерживать вокруг себя, при себе память многих, а то и всех — видимо, воплощает национальную культурную традицию вернее и надежнее. Вряд ли случайно, что датская письменная словесность начинается не только с перевода Библии и латинских исторических хроник, но также с записанных в XVI — не в XVIII или XIX! — веке безымянных народных песен-баллад (они были в 1591 году уже и напечатаны, чем оказались сохранены для потомков). Показательно и то, что в составленном в 2005–2006 годах Датском культурном каноне поэзия занимает почетное место, и, кстати, ряд поэтов, которые публикуются ниже, в этот Канон входят.

Конечно, семь лириков, включенных в нынешний номер, не дают и не в силах дать исчерпывающую панораму датской поэзии последних тридцати-сорока лет. Но, по крайней мере, они представляют три ее поколения, так что самых старших отделяет от самой младшей, ни много ни мало, шесть десятилетий (для обогащения картины любознательные читатели могут обратиться к антологии «Из современной датской поэзии», изданной в Москве, как и аналогичная антология датской малой прозы, в уже довольно далеком 1983 году и знакомившей с поэтами первой половины и середины XX века, — из включенных в нее тогда лишь один Бенни Андерсен вошел и в нашу подборку). К разбросу во времени, а значит — в опыте, в стилистике, присоединяется разница в пространстве — географическом, языковом. Скажем, Катти Фредриксен живет в Гренландии и пишет не только на датском, как остальные поэты, но и на гренландском (а в принципе, к нему можно было бы добавить немецкий и фарерский, на которых в небольшой, по российским меркам, стране тоже и говорят, и пишут; кстати, фарерцы держат вместе с исландцами первое место в мире по количеству новых издаваемых книг, в том числе — переводных, на душу населения). Добавим: кое-кто из авторов номера, не менее известный у себя в стране и в мире стихами (Ингер Кристенсен, Клаус Рифбьерг, Найя Марие Айдт), на этот раз фигурируют как прозаики. И надеемся, что следующие ниже поэтические страницы привлекут читательский интерес, внимание издателей, так что продолжающееся знакомство России с датской поэзией, шире — со словесностью Дании, ее мыслью, пластикой, музыкой не прервется, а, хотелось бы думать, будет углубляться.

Борис Дубин