Владимир Корнилов - Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта

И тем не менее, украинские школы или классы в Донецкой республике открывались по первому требованию родителей и уездных земств. В конце февраля 1918 г. только в Богодуховском уезде преподавание на украинском языке велось в 25 школах, а в Харькове впервые была открыта гимназия с украинским языком обучения [601] Ревегук, стр. 126. . Единственный принцип, который исповедовало руководство ДКР в отношении выбора языка школ и учебных заведений, — это отсутствие насилия над учениками и их родителями, вольных выбирать между различными языками. И какие бы то ни было дискуссии по этому поводу в исторических источниках не обнаружены. Скорее всего, Поплавский решил вставить сей пассаж, исходя из тех штампов, которые последние годы активно насаждаются в украинской исторической и политической литературе: большевики (они же «москали») обязательно должны были не любить украинский язык и бороться против него. Факты же свидетельствуют о том, что в языковом вопросе большевики образца 1917–1919 гг. проявляли куда больше толерантности, чем УНР или Деникин. Что не помешало им в 1920–е начать дикую украинизацию.

Несмотря на короткий срок работы наркомпроса ДКР, тот развернул довольно широкую деятельность по ликвидации неграмотности среди взрослого населения — как отмечалось выше, в крупных городах региона до 1914 г. ситуация была не столь катастрофична, как в селе. Однако в ходе Первой мировой войны и революций на шахтах и заводах появилось немало новых выходцев из деревни, из — за чего процент грамотности снизился и в городах.

Руководство Донецкой республики считало для себя делом чести организацию курсов и школ для рабочих и крестьян. Жаков определял задачи наркомата так: «Взяться немедленно же за борьбу с безграмотностью и невежеством взрослого населения… Надо организовать интеллигентную молодежь для такой подготовки, а пока открывать бесплатные вечерние школы и курсы». К концу февраля только в Харькове было открыто больше 20 учебных заведений, в которых грамоте обучалось около 2 тыс. граждан старше 18 лет. По инициативе властей республики даже был создан Союз учащихся средних учебных заведений для взрослых. 28 февраля в Харькове открылись двухмесячные курсы по организации обучения взрослого населения, на которых обучались 87 человек. В Краматорске, Луганске, Юзовке, Дружковке, Ахтырке и других городах бассейна открылись народные университеты и рабочие клубы [602] Донецкий пролетарий, 9 марта и 23 февраля 1918 г.; Ревегук, стр. 127–128. .

В своей инструкции учителям Жаков признавал: «В области дошкольного воспитания и помощи детям, принимая во внимание отсутствие средств и подготовленного персонала, сейчас вряд ли придется говорить о правильной постановке яслей, приютов, мастерских, школ, детских клубов, площадок и садов в широком масштабе, а между тем безработица и голод требуют именно широкого масштаба». В этой связи он рекомендовал «обратить внимание на широкое развитие детских летних колоний, хотя бы для самых несчастных детей, реквизируя для этой цели дачи, особняки, занимая расположенные в хорошей местности казармы» [603] Донецкий пролетарий, 9 марта 1918 г. .

Вместе с тем, в отдельных районах республики нашли возможность открывать и новые детские сады. Так, в Харькове был открыт первый пролетарский детсад. В Мариуполе местный совет выделил на это 12375 рублей, благодаря чему было открыто 4 садика. В Берестово — Богодуховском подрайоне Донбасса был открыт детский клуб. По сути, закладывалась новая система дошкольного образования в крае [604] Поплавський, Дисертація, стр. 132; Ревегук, стр. 130. .

Даже современные критики Донецкой республики, оценивая ее деятельность в образовательно — культурной сфере, вынуждены признать: «За короткое время ее существования, невзирая на огромные трудности, была проведена значительная работа в этом направлении. В частности, ликвидирована старая и начато создание новой системы образования, открыт доступ населения региона к нетленным сокровищам духовности и культуры» [605] Поплавський, Дисертація, стр. 134. .

Что не должно было обсуждаться, так это отделение школы от церкви и запрет на преподавание Закона Божьего — этот вопрос был оговорен специальным декретом Всероссийского Совнаркома от 21 января 1918 г., а потому имел силу закона. Старая школа осуждалась за «использование религии в направлении порабощения духа ребенка». 26 февраля наркомат Жакова во исполнение Всероссийского декрета запретил преподавание религиозного вероучения в учебных заведениях всех видов и велел уволить всех его учителей. В противном случае нарком грозил лишить финансирования те школы, где данное решение не будет выполнено [606] Донецкий пролетарий, 21 февраля 1918 г.; Ревегук, стр. 124. .

Однако, вопреки воле большевиков, этот вопрос как раз вызвал бурную дискуссию и в обществе, и в учительской среде. Если по поводу изъятия латыни из программ обучения никто в ДКР особенно не возмущался, то «антирелигиозное» распоряжение Жакова представители учеников и учителей Харькова в конце марта подвергли осуждению, приняв следующую резолюцию: «В согласии с родительскими комитетами собрание делегатов средних учебных заведений г. Харькова заявляет, что, ввиду высокого значения Закона Божия в системе среднего образования, возможность устранения его из школы совершенно исключается… Собрание находит совершение в стенах школы религиозных обрядов и богослужений, при отсутствии элементов принудительности, вполне уместным… В применении к данному моменту делегатское собрание полагает, что преподавание Закона Божия до конца текущего учебного года, во всяком случае, продолжится, и вознаграждение законоучителям будет выдаваться на прежних основаниях» [607] Возрождение, 28 марта 1918 г. . Редкий случай непослушания распоряжениям наркомпроса ДКР со стороны учительских коллективов. Учитывая, что через полторы недели после этого решения в Харьков вступили немцы, вряд ли Жаков успел отреагировать каким бы то ни было образом на сей демарш.

Отношения с церковью у властей ДКР были натянутыми. Большевики учитывали тот факт, что православная церковь, несмотря на постоянную ее критику в прессе, сохраняла серьезное влияние на общественное мнение, которым ленинцы тогда дорожили, а потому старались не нападать на нее открыто. К февралю 1917 г. только в Харьковской епархии насчитывалось 1063 церкви и 12 монастырей [608] Каплин, стр. 165. .

Покровский мужской монастырь в Харькове

Главным камнем преткновения был вопрос, связанный с постоянной посылкой в различные монастыри сирых и убогих со всей республики. В архивах сохранилось немало записок наркома по делам управления С. Васильченко о том, что тот или иной монастырь обязан принять, обустроить, накормить очередную партию нищих просителей. Понятно, возможности монастырей по приему этой категории лиц тоже были ограничены. В конце концов, в 20–х числах марта Покровский мужской монастырь отказал в приеме очередного бедняка, присланного Васильченко (тот написал, что этим бедняком был «солдат — инвалид, лишенный всяких средств к существованию и осужденный на голод»).