Эдвард Люттвак - Стратегия. Логика войны и мира

Поэтому оборотной стороной медали огромной оборонительной глубины Советского Союза была неспособность его армий предпринимать наступления в полную силу с рубежа боевого развертывания без перегруппировки. В западном направлении даже советские формирования в полной боевой готовности (кроме группировки войск в Восточной Германии) должны были совершать долгие переходы прежде, чем получить возможность вступить в дело.

Именно в этом контексте была предложена еще одна концепция для центральноевропейского фронта альянса: стратегия глубокой атаки на уровне театра военных действий, которую необходимо наложить на оборону фронта, чтобы посредством воздушных ударов замедлить, расчленить и численно уменьшить советские силы, движущиеся к зоне боев. Возможно, силы альянса, дислоцированные в Западной Германии в мирное время, и сумели бы сдержать первую волну наступления советских армий. Но они, конечно, не способны были бы обеспечить надежную неядерную оборону от мобилизованных советских формирований, которые впоследствии достигли бы зоны боев с гораздо более высокой скоростью, чем та, с которой могли прибыть подкрепления альянса.

Предлагалось несколько различных схем глубокой атаки [101]; все они тем или иным образом предвосхищали «революцию в военном деле» (RMA), широко обсуждавшуюся с 1990-х годов. Общим у них было то, что все они полагались на крылатые ракеты с множеством малых суббоеприпасов, а также на пилотируемые самолеты и обычные ракеты с одной боеголовкой, чтобы атаковать цели, отстоящие от линии фронта на сотни миль.

Уже тогда не было ничего нового в идее воздушной атаки на неподвижные цели в тылу, будь то мосты или аэродромы, и только подробные расчеты могли бы (или могут) дать оценку относительных выгод такой атаки посредством крылатых ракет, а не пилотируемых самолетов. Во время «холодной войны» преобладающей реакцией СССР на техническое превосходство западных ВВС стала исключительно широкая по размаху и интенсивная попытка развивать войска ПВО. Итогом стала широкая сеть мобильных ракет класса «земля-воздух», которые теперь рассеяны по всему миру. Они, в свою очередь, вызвали надлежащую реакцию альянса в виде как ныне устаревшей модели (воздушные атаки на сверхмалых высотах, практически исключающих применение оружия точного наведения), так и электронные контрмеры, которые продолжали развиваться. Но, спустя десятилетия взаимной подготовки к войне НАТО и ОВД, способность западных пилотов атаковать цели, расположенные в глубоком тылу, оставалась под сомнением. Поэтому ракеты представляли собою привлекательную альтернативу, хотя она и порождала целый ряд технических, военных и политических затруднений [102]. Однако именно глубокая атака советских подкреплений, движущихся по направлению к зонам боевых действий, была новаторской идеей. Она представляла технические трудности и поднимала вопросы, важные и по сей день. Даже после воздушной войны в Косове в 1999 году способность ВВС атаковать мобильные цели остается лишь невыполненным обещанием, что решительно противоречит той привычной точности, с которой сейчас обнаруживают, определяют и поражают такие неподвижные «высококонтрастные» цели, как мосты и электростанции.

Опять же, ничего нового не было и в воспрещении (interdiction) подхода подкреплений как таковом. Систематический артобстрел дорог, ведущих к линии фронта, широко использовался уже в Первой мировой войне, когда такая тактика с применением дальнобойной артиллерии была важным элементом стратегии театра военных действий: и при удержании фронта, и при его прорыве.

Наряду с искусственными препятствиями на «ничейной земле» между противостоящими друг другу рядами окопов, изрытой заполненными водой воронками от снарядов и покрытой колючей проволокой, а также с учетом решающего арифметического преимущества пулеметов в укрепленных гнездах перед наступающей в пешем строю пехотой, артиллерийское воспрещение позволяло обороняющимся превзойти наступающих в сосредоточении, даже если силы последних тайно скопились в больших количествах прямо за линией фронта, прежде чем перейти в атаку [103]. С гораздо меньшим успехом дальнобойная артиллерия применялась в попытках прорвать фронт, лишая вражеские подкрепления возможности собраться на участках, подвергающихся атаке.

Артобстрелы, производившиеся по точкам на географической карте (обычно это были перекрестки дорог или подходы к линии фронта), не приводили к смертям или ранениям множества людей и не могли уничтожить значительную часть оборудования. Но этого и не требовалось для того, чтобы добиться задержки, которая и была целью обстрелов (правда, случалось и так, что вследствие артиллерийского воспрещения все-таки гибло большое количество людей: так было, например, на маленьком Верденском выступе, где в течение месяцев ежедневно скапливались тысячи солдат).

Во время Второй мировой войны, а затем в Корее, Вьетнаме и Ираке в 1991 году воспрещение поставок снабжения и подкреплений посредством атак с воздуха заменило или дополнило собою обстрелы путей подъезда. Глубокие атаки требуют более крупных и дорогих самолетов или как минимум — больше топлива, но при полной заправке самолеты вынуждены брать на борт меньше бомб, чем при атаках на линии фронта; а поэтому применение глубоких атак должно быть оправдано каким-то их компенсирующим преимуществом. И оно имеется: противник, находящийся на линии фронта, выглядит иначе, чем за ней (в тылу). Подкрепления, прибывающие на линию фронта по автомобильным или железным дорогам, более заметны и плотнее сосредоточены, а поэтому представляют собою более выгодные цели для атак с воздуха, чем силы, развернутые для сражения на линии фронта, — особенно в том случае, если это силы обороны. Однако обилие целей — это одно, а возможность их поражения — совсем другое: штурмовые бомбардировщики могут беспрепятственно проникать в глубокий тыл, пролетая вдоль автомобильных и железных дорог, бомбя и обстреливая с воздуха вражеские колонны, лишь в том случае, если логика стратегии отменяется отсутствием реакции противника. Это почти справедливо для ситуации 1991 года в Ираке, когда активными оставались лишь локализованные системы ПВО; с другой стороны, войска НАТО проявляли изрядную осторожность в войне в Косове в 1999 году, опасаясь низкотехнологичных, но многочисленных и дислоцированных на широком пространстве средств ПВО югославских федеральных сил.

Здесь, как всегда, действует некий парадокс. Если собственные ВВС и ПВО противника сильны, его войска и команды снабжения могут без особого риска скапливаться в своем тылу в плотные конвои прямо средь бела дня, так как их передвижению вряд ли грозит воспрещение с воздуха. В этом случае команды самолетов, предназначенных для бомбометания и атак, придется укомплектовывать большим количеством истребителей сопровождения. С другой стороны, если ПВО противника слаба (что дает полную свободу действия самолетам, осуществляющим воспрещение), то он едва ли позволит себе организацию оживленного дорожного движения военной техники на тех территориях, где ее можно было бы с легкостью атаковать. Ведь в таком случае противник постарается перемещать свои войска и отряды снабжения по ночам или же рассеянными группами — либо будет использовать обе эти тактики. Таким образом, слишком мощные ВВС сами подрывают свою потенциальную полезность. Правда, и перемещение по ночам, и рассредоточение сами по себе приводят к задержкам, и тогда перед атакующими встает вопрос: достаточно ли выигранного таким образом времени для того, чтобы оправдать цену воспрещения с воздуха? Одно дело, если воспрещение задержит прибытие к линии фронта какого-то определенного воинского подразделения, и это определит исход боя. И совсем другое — если воспрещение с воздуха лишь на несколько дней задержит обычный недельный переход подкреплений противника к зоне затянувшегося сражения [104].