Эдвард Люттвак - Стратегия. Логика войны и мира

Отсутствие примеров из области военно-морского дела и поверхностное рассмотрение военно-воздушной составной части стратегии были неслучайными. Не подлежит сомнению, что тот же самый пространственный аспект выражения парадоксальной логики стратегии присутствует как в морской, так и в воздушной войне. У военно-морских и военно-воздушных сил есть как фронтовые, так и тыловые диспозиции, системы обороны на передовых рубежах, системы глубокой обороны и так далее, и все это можно применить к пространственным и погодным особенностям данных видов ведения войны. Военно-воздушные и военно-морские силы взаимодействуют в рамках театра военных действий точно так же, как сухопутные войска. Но ввиду их особой мобильности пространственные аспекты имеют здесь гораздо меньшее значение. Диспозиции могут меняться настолько быстро, что та или иная из них не предопределяет исхода сражения; на деле они часто носят столь переходный характер, что являются тривиальными.

Так, концепция превосходства ВМФ, популяризированная выдающимся историком военно-морского флота Альфредом Тайером Мэхэном [110], которой руководствовались в своих боевых действиях как британский, так и германский флоты во время Первой мировой войны, а также японские ВМС в годы Второй мировой, вылилась в фактическое отрицание пространственных аспектов. Согласно этой концепции, флот, имеющий превосходство над другими, будет контролировать весь мировой океан, оставаясь в то же время сконцентрированным в одном месте по своему выбору и при этом не проявляя особой активности. В условиях, когда торпедное оружие было уже фактически нейтрализовано к 1914 году, а подводным лодкам (ошибочно) не придавали значения, конечная способность разбить соединение линкоров противника в решающей битве должна была повсеместно обеспечить все преимущества и выгоды господства на море. Более сильный флот гарантировал себе свободное использование морских коммуникаций как для торговли, так и для военных перевозок и в то же время не давал воспользоваться ими врагу, причем не прибегая к блокаде его портов.

Такой исход должна была обеспечивать иерархия военно-морской силы: будучи превзойденным мощью, соединение линкоров противника не могло пойти на риск решающего сражения; также не отваживались бы на активные действия и силы его боевых крейсеров. Крейсеры противника не могли выйти в открытое море ни для того, чтобы атаковать судоходство врага, ни для обеспечения поддержки флотилии эсминцев, которые могли бы сделать это, — в случае их перехвата они были бы легко побеждены не менее быстрыми, а главное, более жизнеспособными, оснащенными более прочной броней и пушками большего калибра, крейсерами. Так что крейсеры более сильного флота могли бы оперировать свободно, а обладатели менее сильного не сумели бы ни сами использовать судоходные линии, ни помешать их использовать своим врагам.

Таким образом, даже пассивно пребывающее в определенном месте соединение линкоров могло бы косвенно обеспечивать свое господство над мировым океаном, вне зависимости от расстояния до зоны каких-либо локальных событий. Конечно, было бы ничего не поделать с неожиданным выходом из своего охраняемого порта одного из эсминцев, который мог бы. перехватить случайно проходившее мимо торговое судно, но на этом все и завершилось бы. Более слабому противнику в морском противостоянии остается лишь каботажное судоходство под защитой своих берегов, в закрытых морях, таких, например, как Балтийское, но возможности навигации в открытом море он лишен. В реальности именно это и произошло с флотами австро-германского блока во время Первой мировой войны.

Однако, как только в боевых действиях на море появляются подводные лодки, наличие у какой-либо из враждующих сторон более внушительного соединения линкоров уже не обеспечивает безопасности ее торговому судоходству. Когда враг располагает мощными подводными силами, теория «гипотетического столкновения линкоров» больше не работает [111]. Если бы такое столкновение где-либо и произошло, то головные линкольны должны были бы сопровождаться к месту боя эскортом крейсеров (против эсминцев), а также эскортом эсминцев (против торпедных катеров). Все силы были бы задействованы в основном сражении, а для защиты судоходства от атак подводных лодок никаких ресурсов не осталось бы.

В худшем случае результатом была бы симметричная парализация судоходства обоих противников, что оказалось бы очень плохим исходом для стороны, более зависимой от трансокеанских поставок. Это почти и произошло на пике германской подводной войны во время обеих мировых войн в 1917 и 1942 годах соответственно, когда флоты союзников свели на нет германскую морскую торговлю, в то время как германские субмарины серьезно мешали судоходству союзников. При этом силы обоих противников были практически не ограничены пространственным фактором.

Таким образом, в этом случае решающим оказывается не способ ведения войны, а скорее степень мобильности противостоящих друг другу сил: чем выше мобильность, тем сложнее предугадать расположение сил противника в то или иное время. Если бы наземные силы могли так же свободно и быстро перемещаться по всему театру военных действий и между различными театрами, то уровень стратегии театра военных действий потерял бы свою значимость и для них. Железные дороги в некоторой степени дали подобный эффект, а моторизация войск принесла в этом отношении еще более весомые результаты. С помощью грузовиков войска и вооружения могут передвигаться из одного сектора в другой в «тактический» отрезок времени, который является, естественно, временем одного сражения, тем самым снижая важность предварительного выдвижения к месту битвы. В годы Второй мировой войны транспортировка по воздуху усилила эффект от перемещений войск между различными театрами; с тех пор этот метод распространился и на переброску войск в рамках одного театра военных действий, хотя и только в отношении небольших контингентов с легким вооружением, которые можно перебросить «воздушным мостом» на значительные расстояния.

Важность феномена стратегии на уровне театра военных действий сохраняется только потому, что существуют пределы мобильности наземной моторизации, уязвимость, ограниченные возможности, зависимость воздушного транспорта от аэродромов, а также географические ограничения, низкая скорость и зависимость морского транспорта от портов. Здесь можно провести параллель с потерей значительности оперативного уровня стратегии в том случае, если война на истощение является преобладающим видом военных действий. Нет необходимости вычленять отдельные типы военно-морской и военно-воздушной стратегии на уровне театра военных действий уже просто потому, что на этом уровне факторы наземной войны наиболее важны. Не может быть какого-либо другого уровня стратегии, на котором применялся бы лишь какой-то один из родов войск и который стоял бы выше оперативного, но ниже уровня большой стратегии.