Литагент «Ридеро» - Манифест феминистского движения России

Многие делят Россию на две половины. Одна из них – образованная, живущая в сети, прозападно-настроенная, мечтающая о прогрессе, свободах, о построении Европы на еще одной восьмой части суши. Другая – аудитория телевидения, привычно взывающая к твердой государственной руке, Европу не видевшая и не желающая видеть (у 85% населения России нет загранпаспортов). И вся протестная активность указывает на чудовищный разрыв между первой «половиной» – тем, что называется либерально-демократической общественностью, немногочисленной и сосредоточенной в Москве, – и всем остальным обществом. «Другой» оказывается как раз протестующая «половина», и как написано выше, это – не половина, а процентов десять тех, кто недоволен современным состоянием и готов менять и меняться. Впрочем, если говорить о тех, кто готов менять строй радикально, то тут и процента не наберется.

И прежнее рабское сознание

Нет никаких двух Россий, и пополам Россия не делится. Есть одна неделимая огромная страна, где перемены измеряются веками. Где пределы терпения и инерции – неведомы западной цивилизации. Где верх мечтаний о счастье – это чтоб не было войны. Где «мерилом работы считают усталость», а не заработанный, накапливаемый достаток. Достаток накопить невозможно – набегут, отберут и хорошо, если в живых оставят. Этот страх неизбывен. Царь, президент далеко, а местный сатрап – вот верховный распорядитель всем и вся, все ветви власти вместе взятые. И его произвол ограничен только вышестоящими. Нижестоящие к такой системе привыкли, другой не знают и не хотят знать. Их образ жизни не меняется столетиями – вывески на органах власти меняются, а сознание у народа остается тем же: власть – это закон, закон – это произвол властей, народ бесправен по определению. По-другому не бывает, потому что никогда еще на Руси по-другому не было. Правосознанием не обладает не только народ, но и протестующие, которые только говорят о своем стремлении к демократии, но что это реально такое, они видели лишь за границей. Демократии без интериоризированного права не построишь. Из привычного патриархального рабства можно выскочить только к порочно-желанной, смутно угадываемой, но всё никак не достижимой анархии. И эта жажда безвластия, воли , а не свободы , сидит как в подсознательном оппозиции, так и в нищем народе. Народ, если взбунтуется, то снесет и оппозицию, и власть. Но он вряд ли станет бунтовать – рабское сознание сильно. Выдавливать из себя раба – большой труд и на него нет сил – выжить бы.

Рабское сознание не позволяет стать личностью. Отсутствие правосознания не позволяет построить гражданское общество. Обезличенного гражданского общества не бывает. И демократии без гражданина не бывает. Неотъемлемой характеристикой гражданина является достоинство личности. В русскоязычной Википедии нет отдельной статьи, раскрывающей тему достоинства личности. Россия перед ВОСР только начала выбираться из векового рабства. По техническим показателям мы живем в эпоху модерна, но по развитию личностного сознания и социальных институтов в России не высокий модерн, как некоторые пишут, а вообще предмодерн – у нас не было построено общество модерна, потому что никогда не существовало гражданского общества, всеобщих демократических институтов, народа с развитым личностным правосознанием. Общество модерна отличается от традиционного общества высоким уровнем гражданской культуры широких масс, что создает предпосылки для построения демократических институтов. В традиционных же обществах типичной является авторитарная власть. Что мы и наблюдаем на протяжении всей истории государства Российского.

Сейчас власть, отступая от разнообразных возможностей 1990-х, возвращается к тому тоталитарному клише, которое всегда преобладало в российской политике – когда за человека думает власть и предлагает ему готовые формы, «полезные» для государства. То есть народ – дитя, государство – отец, воспитывающий это дитя. Таким образом, страна возвращается к тому пагубному состоянию, которое было в России долгое время до революции 1905 г. Затем оно вернулось с советской властью, от него мы вновь ушли в эпоху перестройки. И вот теперь, с новым тысячелетием, оно вернулось опять. Это состояние много вреда принесло нашему обществу, оставляя его в «детстве», в безответственности.

В России очень мало ответственных людей, особенно среди мужчин. Последние в силу своего социального положения вынуждены больше подчиняться (армия, социальная иерархия), они располагают меньшей свободой, так как больше вовлечены в общественную сферу с ее строгими рамками и зависимостями. Под давлением извне в них больше тяги к волюнтаризму и безответственности или же к подчинению и порядку. И как это ни парадоксально звучит, но в российских женщинах ответственности и разумности больше просто потому, что им остается сфера частной жизни, где они отвечают не только за себя, но и за детей, за престарелых родителей и за мужа. Они учатся управлять своим маленьким государством, оставляя видимость главы семьи за мужчиной. Опять сохраняется двойственность стандартов: с одной стороны, безусловный патриархат – мужчина главный везде и во всем, у женщины основная цель – создать семью; с другой стороны, семьи распадаются, и женщина остается за главного, вся ответственность ложится на нее, в переходные моменты именно женщины вытягивают жизнь семьи из нищеты и беспросветности, и образ сильной женщины-матери остается жить в умах россиян.

В наследство от Советского Союза России остался образ «хорошей матери и хорошей производственницы». Работающая мать объединяла в себе ценности жертвенного материнства, выработанные еще до революции 1917 года, и ценности просвещения и профессии, подаренные женщинам Советской властью. Ответственные работающие матери воплощали собой идеологию «социального материнства», вменявшую советской женщине обязанность «воспитывать и заботиться» в масштабах всего общества. Эта обязанность выводила женщину в публичную сферу из частной, но и ограничивала ее функции воспитанием и заботой. Политика и производственная сфера оказывались вне влияния женщин. Патриархат свои позиции не сдавал. Он подсунул женщинам не влияющие ни на что общественные сферы (социальной заботы, воспитания и образования, и др.), вменил им их в обязанность и ограничил их гражданские инициативы этим подобием социальной деятельности. Но всё же это был хоть какой-то опыт женской публичной активности.

В ситуации образования нового государства, после перестройки, женщины были призваны к деятельности в роли активных агентов преобразования не только в сфере гендерных отношений (формирование гражданского статуса женщин), но и общества в целом. Женщины сами проявили активность, провели два женских форума, образовали партию «Женщины России». Социальное движение женщин рассматривалось как условие развития демократии, гражданского общества. Женские самодеятельные организации являлись значимым ресурсом и фактором развития движения и общества в целом. Но подъем активности в 1990-х быстро сошел на нет. И если сейчас посмотреть на формы женской, феминистской активности, то можно выделить следующие: