Б Сучков - Стефан Цвейг

Изображая и схватывая "единичное", Стефан Цвейг нередко переключал трагические противоречия и конфликты буржуазной действительности из социального плана в план чисто психологический, достигая при этом виртуозной изощренности психологического анализа и проникая в святая святых своих героев. От его внимательного и сострадательного взора не был скрыт напряженный драматизм жизни, привносивший печаль и тоску в его новеллы. Однако драматизм "единичного" в творчестве Стефана Цвейга далеко не в полной мере отражал объективный драматизм положения человека в буржуазном обществе. Самый выбор конфликтов, а равно и героев, свидетельствовал об относительной ограниченности социального опыта Цвейга, о некоторой узости взгляда писателя на раскрывающуюся ему игру человеческих судеб, страстей и страданий, рожденных этими страстями.

Цвейг никогда не был бытописателем беднейших общественных слоев, наиболее сильно чувствующих тяжесть гнета капитализма. Он плохо знал их жизнь, хотя тема социального неравенства занимает в его новеллах далеко не последнее место. Сюжеты для своих произведений он черпал в иной сфере - в жизни людей, материально обеспеченных, не знающих, что такое повседневная борьба за кусок хлеба, но болезненно ощущавших непрочность собственного существования.

Это чувство неустойчивости жизненных основ, характерное для Цвейга-художника, придало его новеллам напряженность и нервозность, которые проявились и в обрисовке психологии действующих лиц и в стремительном движении сюжета с его неизбежной драматической концовкой, врывающейся в повествование со стихийной неумолимостью обвала.

Там, где писатель приближался к правде жизни с ее контрастами бедности и богатства, к тому, что Франц Верфель верно назвал "безднами жизни", Цвейг выступал как художник-реалист, создавший значительные произведения, которые выдержали испытание временем и ушли от забвения и смерти. Там, где он пытался философски осознать болезни века и предлагал рецепты их лечения, он нередко терпел поражение. Поток истории властно пролагал собственное русло, и Цвейг зачастую ошибался, пытаясь предугадать направление его движения. В историко-биографических книгах Цвейга яснее, чем в чисто художественных произведениях, сказалась непоследовательность его общественных взглядов, обусловленная тем, что писатель, видя бесчеловечный характер капиталистической цивилизации, не нашел в себе сил, несмотря на преданность "религии гуманности", окончательно порвать с вскормившей его социальной средой и до конца жизни оставался в плену буржуазной идеологии.

Духовное развитие Стефана Цвейга и формирование его писательской манеры протекали в своеобразных исторических и социальных условиях. Он родился в зажиточной и культурной буржуазной семье в Вене - столице двуединой Австро-Венгерской империи, в стране, где самые новые формы капитализма, типичные для эпохи империализма, тесно переплетались с остатками феодализма. В Австро-Венгрии явственнее, чем в других государствах Западной Европы, ощущалась обреченность господствующего строя. Раздираемая национальными противоречиями, представляющая конгломерат насильственно объединенных народов, Австро-Венгрия была "больным человеком" Европы. За плечами австрийской монархии уже были тягчайшие поражения в войнах с бисмарковской Пруссией, низведшие Австро-Венгрию до положения второстепенной державы в "европейском концерте" и младшего партнера германского империализма. Национальная венгерская и чешская буржуазия подтачивала изнутри подгнивший фундамент империи. Хотя рабочий класс был еще сильно заражен националистическими предрассудками и идеями буржуазного реформизма, распространявшимися В.Адлером, К.Реннером и О.Бауэром, тем не менее и он представлял вполне реальную силу, с которой не могли не считаться правящие классы. Дворянство с трудом сохраняло видимость былого величия, но буржуазия, становившаяся хозяином жизни, всемерно укрепляя свои позиции и перехватывая у дворянства инициативу, поддерживала в Вене - экономическом и административном центре государства действительно большие культурные традиции этого города.

В конце XIX - начале XX века Вена стала центром "нового" искусства, но искусства особого, отмеченного печатью ущербности и упадка. Несмотря на то, что в столице процветала театральная жизнь и спектакли в Бургтеатре или Королевской опере вызывали жаркие дискуссии в прессе, несмотря на то, что на вернисажах "Сецессиона" выставлялись картины новомодных художников, несмотря на то, что с музыкальных эстрад звучали симфонии Густава Малера и Рихарда Штрауса, над всей духовной жизнью тех лет властвовало ощущение близящегося конца. С особенной силой оно проявилось в литературе. Крупнейшие писатели Австрии того времени - драматург Артур Шницлер, поэты Гуго фон Гофмансталь и Райнер Мариа Рильке, прозаик Петер Альтенберг каждый на свой лад в произведениях, отличавшихся изощренностью формы, утверждали трагическое бессилие человека перед судьбой, изображая его безвольной игрушкой обстоятельств, рабом рока, жалкой жертвой необходимости. Героями их произведений были созерцатели, стоявшие в стороне от жизни, индивидуалисты, с преувеличенным интересом относившиеся к собственным, не очень значительным переживаниям. "Новое искусство", названное впоследствии модернизмом, было заражено идеями декаданса, характерными для буржуазной культуры конца XIX - начала XX века, и в нем преобладали антиреалистические тенденции. Оно развивалось под знаком борьбы с натурализмом, выродившимся в плоское и мелочное копирование жизни, с ничтожными персонажами и повышенным вниманием к второстепенным подробностям быта. Но сам модернизм не был плодотворен по своим идеалам и целям, а присущий ему культ формы прикрывал бедность жизненного содержания и эгоистический индивидуализм героев!

Молодой Цвейг, только начинавший входить в литературу, испытал довольно сильное воздействие модернизма. Опубликованный им в 1901 году сборник стихов "Серебряные струны" мало отличался своим тоном и тематикой от господствовавшего в поэзии направления. Да и трудно было ожидать самостоятельности от юноши, воспитывавшегося в обычных для буржуазной молодежи условиях и знавшего жизнь только по книгам и спектаклям. За спиной у него была гимназия с ее казенным режимом, тайное чтение стихов Верлена, Рембо, Малларме - столпов французского символизма, начало учебы в университете, увлечение романами Августа Стриндберга, Эмиля Золя, статьями теоретика венского импрессионизма Германа Бара и театром, где шли пьесы Ибсена и Гауптмана и звучала музыка Дебюсси, Шёнберга, Равеля.