Инесса Яжборовская - Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

Для доказательства незаконности деятельности КПСС по распоряжению Президента привлекались ранее закрытые архивные документы, рассекречивались материалы из тайных архивов и фондов, началась передача их для широкого использования. Для этого была создана Специальная комиссия по архивам при Президенте РФ.

Тайной прирастало могущество тоталитарной власти, ее сила была не столько в правде, сколько в ее сокрытии. Государственная тайна, не регулируемая законом, была фундаментом тирании. Теперь же начался процесс перехода от скрываемого подзаконными актами произвола к установлению законодательно закрепленных отношений между участниками защиты секретных сведений, к разграничению того, что может, а что не может быть государственной тайной, к балансу интересов человека, общества и государства.

К «делу КПСС» были привлечены около шести тысяч документов из основных архивохранилищ России. Эти документы приоткрывали процессы инициирования, разработки, принятия и реализации решений на высшем уровне в бывшем СССР. Среди них была подборка документов по Катынскому делу, включая постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. {12}

О реакции Ельцина в декабре 1991 г. при передаче ему Горбачевым фолиантов закрытых документов и свидетельств, самых тайных из мрачных тайн власти, удалось узнать из информации бывшего председателя Российской государственной телерадиокомпании О.М. Попцова. Борис Ельцин, пишет Попцов, не испытывал ни радости, ни сверхсамозначительности, наоборот: «Впоследствии он рассказывал о брезгливом чувстве, которое пережил в тот момент, о своем нежелании не только вникать, но даже прикасаться к этим свидетельствам сотворения порока, насилия, искалеченных судеб и судеб целых народов. И, подтверждая свою непричастность к страшным документам, обещал в ближайшее время предать их гласности. Так начиналась, как казалось самому Ельцину, открытая политика первого российского президента. В тот момент он вряд ли подозревал, что отречение от тайного прошлого не защитит его перед тайнами будущего, вне которых власть, по существу, беспомощна» {13} .

Через полгода, в разгар работы Конституционного суда РФ и рассекречивания многих тайных документов, перед Ельциным вновь встал вопрос секретных материалов о злодейском умерщвлении польских военнопленных из самого закрытого архивохранилища. На этот раз он наконец решился.

В июле 1992 г. в Архиве Президента РФ тогдашний руководитель президентской администрации Ю.В. Петров, советник Президента Д.А. Волкогонов, главный архивист РФ Р.Г. Пихоя и директор архива А.В. Коротков просматривали его совершенно секретные материалы. 24 сентября они вскрыли «особый пакет № 1». Как рассказал Коротков, «документы оказались настолько серьезными, что их доложили Борису Николаевичу Ельцину. Реакция Президента была быстрой: он немедля распорядился, чтобы Рудольф Пихоя как главный государственный архивист России вылетел в Варшаву и передал эти потрясающие документы президенту Валенсе. Затем мы передали копии в Конституционный суд, Генеральную прокуратуру и общественности» {14} .

Когда Р.Г. Пихоя привез 14 октября 1992 г. в Варшаву документы из «пакета № 1» и старался там объяснить, почему они так долго были запрятаны в тайниках власти, он подчеркнул следующее: это было преступление политического характера, и несмотря на это документы передаются польской стороне, чтобы очиститься от лжи и строить отношения на основе открытости и искренности. Трудно признать эту аргументацию достаточно вразумительной, но и она была нова и важна, так как сопровождала документы сугубо тайные и «самовзорвавшиеся», сбросившие покров государственной тайны с преступления, обнажившие его масштаб и характер. Была разоблачена фальсификация, скрывавшая гигантскую политическую мистификацию сталинской внешней политики. Встал вопрос об ответственности — уголовной и политической.

Нельзя не отдать должное Валенсе, который с пониманием воспринял очевидный факт, что решение передачи полякам документов «было трудным, просто героическим со стороны президента Ельцина». При этом польское руководство, прежде всего сам Валенса, осознавало, что «есть сопротивление в некоторых кругах» и «нужно „переварить“ эти ужасные документы, говорящие об ответственности не только отдельных лиц, но целых политических организаций» {15} .

Выступая 15 октября с интервью для польского телевидения, Б. Ельцин взволнованно говорил о страшном сталинском преступлении и выражал надежду, что оно в дальнейшем не будет тяготеть над двусторонними отношениями России и Польши. Он осудил комиссию историков за создание «видимости усилий» в этой области, что на самом деле никак не могло относиться к польской части комиссии и только частично — к ее советской части, поскольку препятствия для ее работы создавались партийно-политическим руководством СССР. Задетый этим акцентом в выступлении Ельцина, В. Ярузельский обратился с демаршем в российское посольство в Варшаве, о чем он написал во вступительном слове к книге Я. Мачишевского «Вырвать правду». В ответ Ельцин прислал ему письмо, публикуемое в том же издании. В нем, выразив глубокое сочувствие родственникам и близким погибших, Ельцин подтвердил, что осведомлен о роли Ярузельского в раскрытии правды об этом скорбном деле, о его постоянных обращениях к бывшим советским лидерам, которые, в чем он был уверен, «были информированы о наличии документов». Он назвал советских руководителей последнего времени циничными людьми. Российский президент еще раз подчеркнул, что «обновленная демократическая Россия не несет ответственности за злодеяния сталинского тоталитарного режима, с осуждением которого Президенты Российской Федерации и Республики Польша выступили во время подписания в мае СНГ. межгосударственного договора о дружественном и добрососедском сотрудничестве» {16} .

Это письмо, датированное 5 ноября 1992 г., действительно знаменовало собой стремление перейти к искренней и открытой политике в духе равноправия и взаимного уважения.

Не менее значимым в перечне адресатов, которым направлялись секретные документы по Катынскому делу, был, вне сомнения, представлявший другую ветвь власти Конституционный суд, в котором во время передачи документов польскому руководству продолжалось напряженное противостояние двух сторон по «делу КПСС». Катынские документы привлекались как доказательство тяжелого наследия сталинского прошлого и могли стать объектом специального рассмотрения.

Какова была история их рассмотрения в Конституционном суде РФ?

С ходатайством о приобщении к материалам по «делу КПСС» подборки из 37 документов (копий) по Катынскому делу из президентского архива выступил 14 октября 1992 г. представитель Президента РФ С.М. Шахрай. На основании этих совершенно секретных материалов он проинформировал как о подлинных событиях 1939—1940 гг., о расстреле польских граждан, содержавшихся в лагерях НКВД и называвшихся военнопленными, так и о создании при помощи комиссии Н.Н. Бурденко лживой «официальной версии» и сокрытии истинной истории Катынского дела от собственного народа и международной общественности. Целью Шахрая, судя по его ответам на вопросы, было не столько выяснение сути и обстоятельств дела, сколько доказательство самого факта противоправного массового расстрела польских военнопленных на основании закрытого решения Политбюро ЦК ВКП(б) и последующего сокрытия этого факта.