Юрий Черниченко - Хлеб

Занялось под Шатурой и Ореховом-Зуевом. Седьмого августа дым погасил над столицей солнце. Удушливая мгла окутала великий город. Караваны торфа бикфордовыми шнурами тянулись к предместьям. У боров по кольцевой дороге дежурили колонны военных автоцистерн с водой. Город страдал.

В Мещоре, в колхозе «Большевик», верховой лесной пожар в четверть часа смахнул деревню Вековку. В семье Акима Васильевича Горшкова полдня считали погибшей сноху Тамару. Главный зоотехник колхоза, она выводила стадо из кольца огня, не могла дать знать о себе. Полковник, доложивший о полной эвакуации деревни Нармучь, вдруг заметил у самой стены огня черную «Волгу» и старика — он гасил летевшие головни. На злой окрик офицера тот ответил: «Идите к чертям, я здесь родился!» В старике узнали Горшкова.

Долгожданного дождя Гидрометцентр не сумел предсказать даже за день. Вечером 24 августа ливень омывал башни, дубравы, заводские крыши города, а ротации все крутили газетные тиражи с прогнозом на сушь и зной. Синоптикам пришлось печатно извиняться. Дожди помогли сковать огонь, очистили воздух, но до белых мух курились остатки торфяных караванов по берегам Клязьмы, Оки и Гуся.

— Иван Иванович, лечу на целину. Как оно с хлебом?

— Я же говорил. Сто семьдесят миллионов плюс-минус один процент…

Яровой клин мучился без солнца. Хлеб не добрал градусов двести плюсовых температур, а уже и солома его была назначена фермам Поволжья. В сентябре поля старой пшеницы «мильтурум» угнетающе зеленели, даже в Кулунде копны обмолоченной соломы были редкостью, а север слал и слал полчища низких туч.

Но поля были здоровы, хлеба — мощны. В тяжкий год проявилась вся стратегическая важность исцеления целины паром и плоскорезом: за Уралом был создан противовес озимому клину юга. Дозреть силы хватило, но с технической оснащенностью даже шестидесятых годов целинный урожай 1972-го неминуемо ушел бы под снег. Сила одолела силу: у Оби, Иртыша, Ишима страна сгрудила столько комбайнов, что нагрузка на агрегат впервые упала ниже полутораста гектаров. Сибиряки доказали двужильность, живые миллионы тонн были с боем взяты у непогоды.

Ошеломил урожай Алтая: 20 центнеров на круг по всему краю! Девять с половиной процентов паров — и удельное производство зерна стало выше канадского. Намолоты Кокчетава и Омска, Кустаная и Кургана, Целинограда и Новосибирска стали праздником на яровой улице. На запад потекли маршруты с зерном.

Призрак двадцать первого года рассеялся.

Противоборство стихиям отвлекло много сил и средств. Перебои в снабжении городов мясом, овощами, финансовые сложности у тысяч колхозов — все это пришло. Государство закупило немалое количество хлеба за океаном. Но не импорт объяснил, почему не дошло до очередей в булочных, до карточек. Валовой сбор составил 168,2 миллиона тонн — примерно по 600 килограммов зерна на жителя страны.

Осенью я зашел к Ивану Ивановичу покаяться в неверии своем и поздравить с удивительным: десять миллиардов пудов в такой исключительный год.

— Исключительный, вы говорите… Да, конечно. Я вот получил кое-какие данные — что заказывал, что само притекло. Есть, конечно, исключительность. Не в морозе, засухе, не в ветрах — они были, будут, не в Айове обитаем. Семьдесят процентов пашни — в засушливом поясе, чего ж тут дивиться… Исключительность момента в том, что в один год, по одной культуре можем получать и ноль, и сто центнеров с гектара! Ни прежнему крестьянину, ни будущему земледельцу такого разброса нам не объяснить. Вот, смотрите: урожай в девяносто пять центнеров, пшеница «Кавказ». Получил колхоз Дзержинского в Хмельницкой области. Это на богаре! Кировоградский колхоз «Заря коммунизма» кукурузы в сухом зерне — по сто шесть центнеров… В засуху! А десять с половиной миллионов гектаров дали не нолевой, а как бы отрицательный сбор — пропали семена, удобрения, горючее. В Ворошиловграде, Донецке погибло восемьдесят процентов озимых, а на сортоучастках там же восемьдесят процентов хорошо перезимовало. Если температура на узле кущения действительно была смертной, пропасть должно было все! Что, колпак был какой-то над полями госсортсети? Да просто все сделали с желанием и умом. Вы понимаете, около ста центнеров на суходоле, в исключительный, как вы говорите, год, — и двадцать три центнера в среднем по стране на орошении, где ссылка на засуху отпадает! Ну, может ли что понять. бывший агроном или будущий? Были у них, семидесятников, сорта потенциалом под сто центнеров, почему же они брали от них четвертую часть возможного? Питания не хватало? Так надо было досыта накормить то, на что хватало удобрений, — зачем сеять больше, а получать меньше? Как заявлять, что озимая в несколько раз урожайней яровой пшеницы, а в натуре всего-то превышения иметь — четыре центнера за пятилетку? Где ж они, «разы»? Дико представить, но ведь даже в абсолютных цифрах сухой Алтай дает с сотни гектаров пашни больше зерна, чем благословенный Воронеж с дубравами, докучаевскими посадками, иным прочим. Смотрите, алтайцы за три года дали по 1026 центнеров с сотни га, ЦЧО — 972, Воронежская область — девятьсот тридцать. А у кого язык повернется сказать, что на Алтае хлеб добыть легче?.. Гвоздь момента в том, что на юге мы, как земледельцы, не отвечаем уровню своих же завоеваний в НТР. Погода только выявляет это, а вовсе тут не причиной.

Разговор этот (к нему Иван Иванович не раз возвращался при встречах) дал мысль: запрошу-ка я характеристику на стихию нашего юга. Озимый клин анализировал уроки года — на конференциях агрономов, на зональных семинарах, и сразу после тяжкого года, и спустя время. Не знаю, влияла ли позиция главка Хорошилова, но явно шло к реабилитации небес. Агрономическая память, благодаря солидному возрасту научных учреждений, тут глубокая, и я смог получить ответы по пунктам.

Мороз. По данным Персияновской станции под Новочеркасском, каждая третья зима начиная с 1891 года приносила холода не слабее, чем в 1972-м. Отличие разве в том, что мороз действовал на фоне сильно обезвоженной почвы. Но откуда оно, это прогрессирующее безводье, — суше становится климат?

Осадки. На Дону уже пятое пятилетие подряд количество выпадающей влаги не уменьшается, а заметно возрастает. Идет очень благоприятный период. Если за 1946–1950 годы донской гектар получал в среднем 375 миллиметров, а в 1956–1960 годах — 494 миллиметра, то за 1966–1970 годы доза поднялась до 525 миллиметров. Значит, и ручьи должны проснуться, и реки наполниться — ведь по 5250 тонн воды получает каждый гектар.

Пыльные бури. Они действительно участились и стали скорее нормой, чем отклонением. Наблюдения Ставропольского НИИ: если взять последнее столетие, то в первой его четверти отмечено четыре черных бури, во втором — шесть, в третьем — семь, в нашем же — уже 16. С шестьдесят девятого года ветровая эрозия вспыхивает практически каждую весну. Но антропогенное, «человеческое» ее происхождение настолько, кажется, уяснено всеми, что пенять на ветер больше нечего.