Антология - Сборник переводов Владислава Слободяна

Кроме родителей Джей‑Джея, не ведавших, что у их ребёнка нет будущего. Когда он его потерял? В день, когда встретил Лизбет? В день, когда не поверил моим словам о том, насколько безумно она влюблена? Несколько мгновений назад, когда не лёг на пол?

Я никогда не узн а ю.

Но я делаю нечто, чего в обычных обстоятельствах никогда бы не сделала. Я беру конверт Лизбет и открываю его.

Почерк корявый, нетвёрдый.

Прекрати. Джей‑Джей тебя не любит и никогда не полюбит. Просто уйди и сделай вид, что его нет. Проживи жизнь лучшую, чем я. Выбрось пистолет.

Выбрось пистолет.

Она сделала это и раньше, как я и думала.

Интересно – отличается ли это письмо от того? И если да, то в чём? Выбрось пистолет. Это новые слова, или они были и в прошлый раз? Или она и в прошлый раз не последовала совету?

Мой мозг кипит. Болит голова.

Болит сердце.

Всего несколько секунд назад я злилась на Джей‑Джея, и теперь он мёртв.

Он мёртв, а я – нет.

И Карла тоже.

И Эстебан.

Я касаюсь их и привлекаю к себе. Карла кажется спокойной, Эстебан бледен – явно в шоке. Брызги крови покрывают левую сторону его лица и рубашки.

Я показываю им письмо, хотя мне запрещено это делать.

– Возможно, поэтому мы и не получили своих писем, – говорю я. – Должно быть, сегодня всё пошло не так, как в прошлый раз. Ведь в этот раз мы уцелели.

Я не уверена, понимают ли они меня. Я не уверена, хочу ли я этого.

Я не уверена даже, что понимаю сама.

Я сижу в своём кабинете и смотрю, как в него заходят люди из полиции, устанавливают факт смерти Джей‑Джея, уводят Лизбет, собирают остальных для дачи показаний. Я отдаю кому‑то – одному из полицейских – красный конверт Лизбет, но не говорю, что мы в него заглядывали.

Хотя у меня такое чувство, что он знает.

Вокруг продолжается суета, а я думаю, что это, возможно, был мой последний День Красного Письма в школе Барака Обамы, даже если мне удастся прожить следующие две недели до своего пятидесятилетия.

Я сижу на столе, жду, когда полиция начнёт задавать вопросы, и вдруг начинаю сомневаться, стану ли я писать своё Красное Письмо.

Что я могу написать такого, к чему бы я прислушалась? Слова так легко понять неправильно. Или неправильно прочитать.

Я подозреваю, что Лизбет прочитала только первые строчки. Её мозг отключился задолго до того, как глаза дошли до Просто уйди и Выбрось пистолет .

Может быть, в прошлый раз она этих слов не писала. А может, она безнадёжно пишет их каждый раз в бесконечном цикле, жизнь за жизнью.

Я не знаю.

Я никогда не узнаю.

Никто не узнает.

Вот что превращает День Красного Письма в злую шутку. Письмо удерживает нас в нужной колее? Или его отсутствие?

Какой совет я должна себе дать? Проследить, чтобы Лизбет получила помощь, как только впервые её встречу? Или пробиваться в Высшую Лигу несмотря ни на что? Предотвратит ли это сегодняшний ужас?

Я не знаю.

Я никогда не узнаю.

Может быть, отец Бруссард был прав. Может быть, Господь создал нас не знающими будущего. Может быть, Он хочет, чтобы мы двигались вперёд во времени, не зная, что впереди, чтобы мы следовали инстинктам, принимая наше первое, лучшее – и единственное – решение.

Может быть.

Или, может быть, письмо вообще ничего не значит. Может быть эта концентрация на единственном дне и единственной записке из будущего настолько же бессмысленна, как празднование Четвёртого Июля. Такой же день, как и все прочие, только мы устраиваем церемонию и называем его важным.

Я не знаю.

Я никогда не узнаю.

Две недели мне ещё жить или два года – не узнаю всё равно.

Джей‑Джей всё равно будет мёртв, Лизбет будет жива, а моё будущее – каково бы оно ни было – останется такой же тайной, какой было всегда.

Тайной, какой оно и должно быть.

Тайной, которой оно будет всегда.

Барри Лонгиер

Общество анонимных оборотней:

Как далеко может завести «эффект наблюдателя»?

Лайл Беннет уткнулся в свои записи, пряча лицо от доктора Рэдера. Ему нужна была лишняя секунда, чтобы подумать. Лайл всегда воображал себя будущим первопроходцем в психологии, прокладывающим новые пути в лечении психических расстройств. В реальности же он оказался студентом с дипломной работой, посвящённой сравнению показателей двух выводков лабораторных мышей, бегающих через немного модифицированный лабиринт Хаузера. Услышав о теме его проекта, его научный руководитель предложил поискать что‑нибудь другое. Лайл и сам уже об этом думал, и как раз за этим он пришёл сегодня в кабинет доктора Рэдера. Но Рэдер, похоже, решил над ним подшутить.

Лайл поднял голову от своих записей, подавил смешок и встретился взглядом со своим научным руководителем.

– Давайте проясним, доктор Рэдер. Вы хотите сказать, что оборотни существуют на самом деле? Серебряные пули, полнолуния, растущая шерсть – всё это реально?

Джейнос Рэдер выдержал его взгляд и не изменился в лице, отирая промокашкой кончик только что очиненного карандаша. Внезапно он бросил карандаш, подался вперёд и сцепил руки перед собой, оперевшись локтями на стол.

– Нет, я такого не говорил. Я лишь сказал, что вам стоит посетить первую встречу той программы из двенадцати шагов. – Он бросил взгляд на лежащий на столе лист бумаги. – Посмотрим… Сегодня ведь тридцать первое, не так ли? Пятница?

– Да.

Палец доктора Рэдера пробежался по списку.

– Вот оно. Собрание «АЛ» сегодня вечером в Аламиде. Я думаю, вам нужно сходить туда хотя бы для проформы. Просто посмотреть.

Брови Лайла взметнулись вверх.

– «АЛ»? Анонимных ликантропов? Волколаков, я правильно понимаю?

– Послушайте, Лайл, ведь вы сами пришли ко мне за советом в выборе темы для дипломной работы.

– Да, но оборотни? Вы меня разыгрываете?

Доктор Рэдер медленно покачал головой.

– Не знаю, Лайл. Возможно, я ошибся. Эта тема из тех, которые, если с ними правильно обращаться, способны вознести вашу карьеру под облака. Похоже, что вы слишком консервативны, чтобы выбрать тему настолько радикальную и противоречивую, как эта.

Лайл поднял руки.

– Хорошо, хорошо, доктор Рэдер, давайте обдумаем это всерьёз. Тема для меня новая, если не считать кучи жутких фильмов с Лоном Чейни‑младшим, которые выели мне мозг ещё в детстве. – Он положил руки на колени и попытался придать лицу бесстрастное выражение. – Почему бы вам не рассказать мне обо всём подробно, прежде чем я решу?

Научный руководитель глубоко вздохнул.

– Во‑первых, Лайл, забудьте о Лоне Чейни, серебряных пулях и голливудских ужастиках. Ликантропия – это весьма реальное и очень болезненное состояние. И я говорю не только о хорошо известном психическом расстройстве, когда человек мнит себя животным. Разновидности ликантропии, о которых я говорю, проявляют себя также и в физических симптомах, таких как заметное увеличение волосяного покрова на лице и теле, увеличение зубов, костной и мускульной массы и изменения в химическом составе слюны и крови. Вы знакомы с последней работой Кучиляна об истерии?