Григорий Луговский - О природе сакрального. К истокам духовного опыта

Выше говорилось уже, что мифологическое сознание не приемлет идеи небытия, зато ему органически присуще понятие сверхбытия. Там, где нет смерти, идеи абсолютного конца, все прошлое, настоящее и будущее может встречаться в какой-то абсолютной реальности, во всеохватывающей сфере сакрального как полноты действительного и возможного. В каждом акте встречи этой сверхреальности с нашим миром «здесь» происходит выбор – случается нечто, реализующее один из множества вероятных сценариев.

Идее сакрального в языке современной науки наиболее отчетливо соответствуют термины «виртуальное» (как возможное, моделируемое) и «свобода». В статье Е. Гомозовой «Сакральное и виртуальные корни сознания» 158указывается на общее свойство сакрального и виртуального восстанавливать утрачиваемую благодаря работе сознания (трансцендированию) целостность реальности. Это как раз и есть процесс перетекания хаоса в порядок, совершаемый фактически непрерывно внутри сознания. И хотя всякий объект и явление содержат в себе сакральную суть, единящую ее с другими объектами реальности в некий клубок незримых связей, мы выделяем как сакральные, «отмеченные» лишь некоторые факты и акты. Здесь мы подходим к понятию свободы.

Как было сказано, существуют «нижний» и «верхний» хаос, отличающиеся по степени организации, сложности. К «нижнему» хаосу условно относится прошлое, познанное, а к «верхнему» – будущее и неизвестное. Именно вызовы неизвестного мы воспринимаем как сакральные. А поскольку степень организации, уровень знаний в любой сфере индивидуален для каждого, то и границы хаоса-космоса также будут субъективны. Что определяет эту степень сложности и организации? Свобода. Можно понимать свободу как пустоту и как полноту возможного. Пустота в данном случае – пространство/время выбора. Акт выбора знаменует реализацию свободы и часто означает, что дальнейший путь определен и свобода до следующего акта выбора «исчезает». Видеть свободу – значит видеть как можно больше «пустоты», а в случае с мифологическим восприятием – полноты открывающихся возможностей выбора.

Поскольку акт свободы всегда является выходом за пределы прежней реальности, он воспринимается экстатически. И основные качества сакрального, которые мы выделили, символизируют одну и ту же идею: «выход за пределы», что выражается через полиморфизм и полисемантизм, избыточность форм и смыслов (как, впрочем, и избыточность в виде власти, богатства, силы – различных выражений потенциальности; из идеи изобилия вытекает творчество, рождение/создание нового). Полисемантизм и полиморфизм являются образными отображениями экстаза, а значит и свободы. Свобода выступает «топливом» любого движения и развития, будь то прогресс культуры, или эволюция. Много свободы воспринимается как хаос, поскольку изобилие возможностей нарушает нормальное протекание процессов бытия; в такой ситуации время выпрямляется (а для мифического сознание оно было циклично) и будущее становится тревожным и неизвестным.

Как правило, акт встречи с сакральным переживается как вторжение иной воли (одержимость как противоположность экстаза). Но такова суть лишь случайных встреч со свободой, которая в традиционных обществах была табуирована. Ей отводилась ритуальная роль (выражение «благой хаос сатурналий» ярко указывает на возрождение свободы в ритуале), как вести себя со свободой знали лишь специалисты, «религиозные формуляторы» – шаманы, жрецы. Таким образом, для профанного большинства акт встречи со свободой был возможен либо в рамках ритуалов (и здесь переживания были экстатическими), либо как случайная встреча с неизвестным, тревожным – тут переживание выглядело как одержимость. Для «окультуривания» вызова сверхбытия необходимо было участие тех, кто ведает – ведунов, знахарей, шаманов, чей опыт делал их более свободными.

Встречу со свободой, открывающей нам новый простор, мы можем переживать как чудо. Через чудо проявляет себя и сакральное. И сакральное, и свобода есть то, что нельзя просто иметь. Ими не владеют, их реализуют. Зато можно владеть сакрализованным, то есть приобретенным благодаря свободе – новым знаниям, предметам, которые нужно расценивать как подарки сверхбытия. Но как сакральное, так и свобода требуют жертв на свой алтарь.

В начале 90-х годов, когда биполярная система приказала долго жить, на волне победного ликования либерального мира американский философ Фрэнсис Фукуяма написал книгу «Конец истории». Здесь он описал увиденные им ростки конца периода, который называют историей в узком смысле слова (в духе Гегеля и Маркса) – эпохи классовых обществ, эпохи неравенства, несправедливости и неоднородности. И хотя позже Фукуяма пересмотрел свои оптимистические прогнозы, я бы хотел со своей стороны рассмотреть признаки приближающегося конца истории. Естественно, речь не о каком-то апокалипсисе, конце света, а именно о конце эпохи развития человечества через катастрофы.

Историю следует воспринимать, прежде всего, как цепь катастроф. Конечно, всегда что-то происходит, но не каждое событие видится как историческое, эпохальное, важное для развития общества. Обычно историческое событие – нечто выпадающее из циклической картины мира: война, смена династий, радикальная реформа, голод, землетрясение. Все то, что сотрясает устои, ломая хребет общественных систем. В этом смысле история есть череда потрясений и бедствий, а отсутствие истории – признак устойчивого социального бытия.

Говоря об истории, следует отметить присущие этой эпохе черты социальных отношений. История характеризуется существованием пирамидальных, вертикально ориентированных структур. Чем более замкнуты, враждебны по отношению ко всему внешнему эти структуры, тем более они соответствуют историческому бытию. Всякое государство – не просто продукт истории, но и ее питательная среда, двигатель. Чем выше роль государства, отбирающего полномочия у общества и личности, тем больше истории. Чем больше экономической, политической, культурной неоднородности, тем больше истории. Соответственно, доисторическое и постисторическое бытие характеризуется противоположными тенденциями: вместо вертикальных структур – горизонтальные, вместо пирамидальных – сетевые, вместо неоднородности – амальгамоподобное общество, вместо границ – непрерывность.

Несколько слов о доистории. Нам не так много известно о том, как в действительности жили люди в палеолите, или неолите. Тут чаще опираются на опыт изучения современных нам «диких» обществ. Но, исходя из того, что известно, можно говорить о тенденциях, которые сближают доисторическое состояние с тем, которое уже мелькает на горизонте – постисторическим. Об этих признаках и пойдет речь.