Наталия Нарочницкая - Россия и русские в мировой истории

В фантазиях по поводу «русско-германской альтернативы» атлантическому контролю неоевразийцы склонны пренебрегать как историческими, так и сегодняшними реальностями в мире и самой Германии и погружаются в мистику «Континента» и исторические мифы. Это только маргинализирует тему российско-германского сотрудничества, принципиально важного для самостоятельности Европы, особенно сегодня.

Оперируя массой имен и теорий, неоевразийцы, рассчитывая на невежество, представляют К. Хаусхофера проповедником русскогерманского евразийского «Континента» и замалчивают, что, отмечая враждебность англосаксов («Океан») немцам («Континент»), он вовсе не включал в союзнический ареал Россию. Чуть ли не предтечей союза двух традиционалистских сил — Германии и России — они представляют К. Шмитта, с блеском развенчавшего экономический демонизм третьесословной цивилизации прогресса, которому, в его глазах, противостоит католическая традиция. Но тот в духе фанатичного католика А. де Кюстина называл православие и русских (Russentum) вместе с «пролетариатом больших городов, ориентированным на классовую борьбу», двумя отпавшими от европейской традиции варварами, имманентно враждебными всякой сложности, интеллектуализму, образованию и культуре, и считал не случайностью, а «глубоко правильным в идейно-историческом смысле» то, что «оба эти течения встретились на русской почве в русской республике Советов», сколь бы «разнородны и даже противоположны ни были оба ее элемента». К. Шмитт с брезгливым презрением воспроизводит суждение Ж. Сореля — «известного путаника» (Ленин), теоретика анархо-синдикализма, когда тот среди дифирамбов русской революции, сметающей в имперской России эпигонскую европеизированность, сравнивает Ленина с Петром Великим, но с обратным знаком, приветствуя, что «уже не Россию ассимилирует западноевропейский интеллектуализм, но как раз наоборот: Россия снова стала русской, Москва стала столицей… Пролетарское насилие сделало Россию снова московитской» [624] Шмитт К. Политическая теология. Римский католицизм и политическая форма. Духовно-историческое положение парламентаризма. М., 2000, с. 152–153 и 252–253. . Бросить вызов «мировой системе», затем самому христианству и стать столицей всеобъемлющего бунта против мироздания — этот демонический мотив очевиден у авторов неоевразийской лаборатории. На этом фоне раскрывают свой смысл заклинания о Советском Союзе и его обязательном восстановлении. «Неоевразийцы» ценили в СССР вовсе не долю российской преемственности, а мессианскую идею, бросающую вызов истории, попытку создать «новый мир», «нового человека» и безнациональную сверхдержаву.

Примечательно, что журнал «Форин Афферз» отметил работы геополитиков-эзотериков поощрительной статьей [625] См. Clover Charles. Dreams of the Eurasian Heartland. Foreign Affairs. March-April 1999. , показав, что при угрозе возрождения России как христианской цивилизации Запад предпочтет этому альтернативному проекту мира любые нехристианские построения, этноландшафтный мистицизм, язычество с претензией на универсализм, смесь одновременно космополитизма и фашизма. Орган американского Совета по внешним сношениям, похоже, предпочитает, чтобы именно неоевразийство и гностическая историософия «третьего пути» узурпировала в России нелиберальный ответ глобализации. Это помогает вытеснить из дискуссии не только Россию и русских как живое явление мировой истории, но вообще сокрыть суть сегодняшнего спора о смысле бытия. Вселенский характер этого противостояния выражен В. Максименко:

«В метафизическом смысле глобалистская идеология стремится подменить «Новое время христианского благовестия, содержащее обетование новой твари антихристианской фальсификацией в утопии нового секулярного «мирового порядка»» — novus ordo saeculorum («Новый порядок на века» — девиз на государственной печати США) [626] Максименко В. И. Pro et Contra. Московский центр Карнеги. Осень 1999, с. 97. .

Отечественный либерал как прежде отвергает русский исторический и духовный опыт, соединив в себе сегодня преклонение перед Европой петербургской России XVIII века, отвращение ко всему русскому и православному раннего большевизма с уже не наивным, а воинствующим невежеством во всем, что за пределами истмата эпохи застоя. Постсоветское западничество, в отличие от духовного поиска XIX века, перестало быть стороной русской общественной мысли. На обывательском уровне оно поражает убогостью запросов и «скотским материализмом», на «элитарном» — удручающим духом смердяковщины: «Я всю Россию ненавижу-с». Но русский интеллигент прошлого, околдованный улыбкой Джоконды и шекспировскими страстями, блеском картезианской логики и жаждой познания Гете и павший перед заклинанием «свободы, равенства и братства», увидел бы на пороге III тысячелетия лишь кабалистические столбики компьютерных расчетов и следы ростовщика во всем, этого подлинного хозяина liberte, крушителя цивилизаций и могильщика самой великой европейской культуры.

Российский либерал предает не только русскую историю, но и родовое философское гнездо — наследие Просвещения в его идеалистической интерпретации, питавшей в Новой истории сознание и пафос прекраснодушных великих либералов прошлого, которые, будучи воспитаны в христианских понятиях о примате духа над плотью, были готовы взойти за свои идеалы на эшафот.

Им был бы непонятен тезис о жизни как высшей ценности по сравнению со свободой, верой, отечеством, честью, долгом, любовью. А. С. Панарин, не утративший веры в «грандиозный социокультурный проект Просвещения», показал его полное разрушение современным неолибертарианством.

Только внешняя сторона глобальной либеральной революции выражает прежные штампы эпохи модерна — прогресс, всеобщее благоденствие, демократия, равенство, пафос защиты слабых и обездоленных. На деле же перед нами «эзотерический глобализм правящих элит, образующих консорциум правящего меньшинства, последовательно отстраняющегося от всех местных интересов, норм и традиций. А большинство из массовых завоеваний великой эпохи модерна оказываются вообще не совместимы с логикой глобализации» [627] Панарин А. С. Искушение глобализмом. М., 2000, с. 6–7. , что в первую очередь касается священного понятия демократии и суверенитета государства-нации. Такова судьба «демоса» и его мнимой «кратки». Современный гпобализм совершенно очевидно демонстрирует, что демократия и либерализм не тождественные понятия.

Западническая интеллигенция, похоже, и далее с пиететом принимает менторские назидания США в области демократии, прав и свобод, препятствуя державному пробуждению России и ее самостоянию в истории. Россия должна научиться играть по придуманным другими правилам и «как можно дружественнее оппонировать Вашингтону», что будет «конструктивной асимметрией» [628] Тренин Д. В. Третий возраст: российско-американские отношения на пороге XXI века // Pro et Contra. Том 5. М., 2000, № 2. .