Александр Гриценко - Антропология революции

(как мы знаем, имеются в виду новоявленные мощи). Здесь же указывается:

(Гавриил Бужинский 1723, л. 13–13 об.) [529]. В качестве грехов против третьей заповеди указывается изобретение «ложных» чудес и явлений, когда

Далее говорится о кликушах и юродивых:

(там же, л. 14–15).

Особенность данного памятника состоит в том, что — в соответствии с его основным содержанием — в нем делается акцент на правильной покаянной дисциплине, которая противополагается «суеверным» надеждам спастись на любых других окольных путях. Так, здесь имеется рассуждение о том, что против первой заповеди согрешает тот,

(там же, л. 11). Вместо «незаконной» надежды на святых предлагается регулярная исповедь (сакраментальное покаяние). Священник должен был выяснить у исповедающегося, повсегодно ли он исповедался;

(там же, л. 6–6 об.). Сотериологический контроль и здесь оказывается важнейшей задачей религиозной политики.

Описанные выше дисциплинарные установки старательно (хотя и без особого успеха) проводились в жизнь. Уже в год издания Духовного регламента Синод по сообщению новгородского архиепископа Феодосия (Яновского) о дьячке Троицкой церкви Василии Евфимове, который «выдумал и огласил ложное чудо, будто бы бывшее в этой церкви», выносит «определение о казни этого дьячка за это преступление» (ОДДС, I, № 306/270, стб. 346 — 2 июня 1721 — 14 мая 1722 года); состоялась ли казнь, из дела неясно. Втот же год по доношению того же архиерея был издан указ «о взятии в Св. Синод из Александросвирскаго монастыря изображения умершаго монаха Маркелла ионе почитании его за святаго»; в указе говорилось, что это делается, «чтобы суеверия и богопротивнаго чествования не было»; при этом для убеждения почитателей Маркелла раскопали его могилу и обнаружили только кости (ОДДС, I, № 391/ 68, стб. 450–452 — 19 июля 1721 — 6 апреля 1722 года); запрету подвергается, как и в других случаях, вполне традиционная практика установления почитания местного святого [530].

Такого рода демонстративные действия должны были производить сильное впечатление на православную паству. Вряд ли она в сколько-нибудь заметном количестве отказывалась от своих понятий и верований, объявленных властью «суеверными», но, надо думать, публичное поведение подвергалось изменениям. С властью лучше было не связываться, а свои святыни и памятные чудеса следовало по возможности держать про себя, переведя их в частную сферу. То, что оставалось в частной сфере, внимания властей, как правило, не привлекало; надо помнить, что при всем радикализме регулятивных установок власти ее возможности контроля оставались весьма ограниченными.

Попытки ужесточить и институциализовать дисциплинарный контроль предпринимались неоднократно, но не приносили ощутимых результатов. Так, уже в Духовном регламенте епископам предписывалось поставить «закащиков» или «благочинных», которые «аки бы духовные фискалы, тое все надсматривали, и ему бы Епископу доносили»; «тое все» включает хорошо знакомые нам пункты: «дабы иконам Святым ложных чудес не вымышлено; та-кож о кликушах, о телесах мертвых несвидетельствованных, и прочих» (Духовный регламент 1904: 30–31). Сами епископы должны были дважды в год присылать в Синод «репорты», даже если «все добре было»; если бы епископ «известил, что все добре, и отинуду бы показалось, что нечто в Епархии его деется суеверное, или и явно богопротивное; Епископ бы, ведая тое, утаил и до Коллегиум не донесл: то самаго его позовет на суд Коллегиум, и, по довольном уличении, подвержет его наказанию, яковое уставлено будет» (там же, 46–47). Несмотря на эти распоряжения, «закащики», даже если они были поставлены, суевериями не интересовались, а епископы «репортов» в Синод о суевериях не писали.

В 1737 году издается указ «О пресечении суеверий», в котором говорится о неудовлетворительном состоянии дисциплинарного контроля. Оказывается, что «Ея Императорское Величество <���…> в несомненной надежде быть соизволили, что все оное по указам и Регламенту во всей Ея Императорскаго Величества Империи точно исполняется; но ныне де принуждены Ея Императорскаго Величества (sic!) сомнение иметь, едва ль вышепомянутые указы и Регламент повсюду надлежащим образом исполняются, и не преданы ль иногда забвению, понеже де, к великому Ея Императорскому Величеству (sic!) неудовольству, здесь известно учинилось, что в Москве в церквах и монастырях являются вновь многие кликуши, которые не токмо от того не унимаются, но наипаче им в той притворности и шалости свобода дается, и сверх того над ними и молитвы отправляются; но понеже прежние многократные выданные указы и вышеупомянутый Регламент Духовный, по которым такия суеверия и обманства допускать и производить наикрепчайше запрещено, без всякой отмены в своей силе состоят; того де ради Ея Императорское Величество запотребно разсудили, Духовному Синоду чрез оный Высокоповелительный указ все прежние указы и Регламент Духовный наикрепчайше подтвердить, дабы такия являющияся суеверия как наискорее пресечены и искоренены были» (ПСЗ, X, № 7450, с. 361–362).

Духовные власти должны были неотступно следить, «не делаются ли ж где какия суеверия, не проявляет ли кто, для скверно-прибыточества, каких при иконах Святых, при кладезях, при источниках, ложных чудес и мертвых, несвидетельствованных телес не разглашают ли к почитанию за мощи истинных Святых, не являются ли где кликуши и притворно юродцы и босые, также и с колтунами и прочая» (там же, 362). Для осуществления этой задачи предписывалось, как и полагалось по Духовному регламенту, учредить «закащиков», но теперь «им закащикам» было указано поставить «к каждой десяти церквам из священнаго чина десятоначальника, благочинных людей, как бы духовных фискалов» (там же, 363). Не помогла, однако, и эта мера [531]. Десятильники появились, они собирали подати с духовенства (Смолич, I, 275), но сколько-нибудь заметной борьбы с суевериями не вели. Мы можем лишь догадываться, чем именно было обусловлено их бездействие: они могли быть, как и большинство православного населения, сами причастны «суевериям» или могли стараться поддерживать добрые отношения со своими прихожанами (которые часто почти поголовно были «суеверными»), от которых они зависели едва ли в меньшей степени, чем от петербургских властей. Мы уже упоминали о том, как в Кашине сохранялось почитание деканонизированной Анны Кашинской (см. примеч. 3 [532]): местное духовенство устраивало крестные ходы с иконой Анны, в часовне стояла икона с изображением св. Михаила Тверского и Анны, а тверской епископ смотрел на это сквозь пальцы (Кучкин, Епифанов: 2001, 462).