Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны

Во всяком случае, когда встал вопрос – начинать войну с Турцией или, вопреки общественному энтузиазму, сделать новый рывок в деле реформ и тем самым достойно ответить идеологам начинающегося террора, – император, после колебаний, выбрал войну. Это был более простой и понятный ему, но пагубный путь. Ни экономически, ни психологически Россия оказалась не готова к этому испытанию.

В воспоминаниях одного из тогдашних революционеров ясно сказано:

«Война была важнейшей причиной, пробудившей как в обществе – среди земцев – так и среди революционеров течение в пользу политического освобождения».

Война оказалась прологом террора, жертвой которого и стал император, незадолго до гибели недоуменно и горько вопрошавший: «За что они меня так ненавидят?»

История делается людьми, и только людьми. Ничего иного нет в так называемом историческом процессе. Вмешательство человеческих страстей, обид, романтических увлечений в ход политических событий постоянно и парадоксально.

Одной из причин человеческой драмы Александра II была его неудержимая влюбленность в юную княжну Долгорукую. Не исключено, что эта любовь, стремление измученного монарха как можно чаще бывать с любовницей, родившей ему троих детей, ускорили кончину императрицы Марии Александровны. Это же обстоятельство и скорое – через полтора месяца после ее смерти – венчание императора с княжной Долгорукой создавало постоянное напряжение между ним и наследником, равно как и кругом наследника. Ревность и боязнь отстранения от власти – мощные факторы человеческого поведения. В этой ситуации смерть Александра была откровенно выгодна наследнику, его единомышленникам и тем, кто возлагал на него надежды как на будущего самодержца, который наведет порядок во взбаламученной его отцом России. Это, разумеется, не значит, что наследник причастен к убийству 1 марта 1881 года. Но незаконнорожденные, а теперь как бы узаконенные дети царя самим своим существованием создавали дополнительное злое напряжение всей ситуации.

Влюбленная и любимая женщина скрашивала последние годы Александра.

Влюбленная и любимая женщина запустила страшный механизм его гибели.

Софья Львовна Перовская, которой в середине семидесятых годов было двадцать с небольшим лет, правнучка знаменитого графа Алексея Разумовского, чьи незаконнорожденные сыновья под фамилией Перовских составили целую плеяду видных государственных деятелей, явилась зловещим символом того слоя русского дворянства, которое Пушкин назвал «страшной стихией мятежей». Нежная розовощекая девушка, дочь петербургского губернатора в шестнадцать лет порвала с отцом (отношения с матерью сохранились), ушла из дому и стала своей в народнической среде.

Уже осталась позади страшная попытка Нечаева создать кровью спаянную революционную организацию, построенную на мрачном «кодексе революционера», отрицавшем любые моральные и нравственные постулаты кроме тех, что шли на пользу делу разрушения.

Уже вошла в сознание жаждущей благого дела молодежи простая и потому убедительная идея артиллерийского полковника Петра Лаврова:

«Каждое удобство жизни, которым я пользуюсь, каждая мысль, которую я имел досуг приобрести или выработать, куплена кровью, страданиями или трудом миллионов. ‹…› Зло надо изжить. Я не сниму с себя ответственность за кровавую цену своего развития, если не употреблю это самое развитие на то, чтобы уменьшить зло в настоящем или будущем».

Каждый «развитой человек», каждая «критически мыслящая личность» обязана была заняться просвещением и организацией народа для мирного движения к благоденствию.

Но Лаврову решительно противостояли Бакунин и его соратники:

«Не учить надо народ, а бунтовать. Но народ бунтовал всегда. Бунтовал плохо, врозь, бесплодно. Надо сделать так, чтобы бунты его удавались. Надо внести в беспорядочное бунтарство план, систему, организацию».

Лавровские «критически мыслящие личности» встали перед выбором. Они хорошо помнили, люди семидесятых, саркастическую проповедь Добролюбова конца пятидесятых – на заре тогдашней оттепели:

«Если я вижу теперь помещика, толкующего о правах человечества и о необходимости развития личности, я уже с первых слов его знаю, что это Обломов… Если я слышу от офицера жалобы на утомительность парадов и смелые рассуждения о бесполезности тихого шага и тому подобное, я не сомневаюсь, что он Обломов… Когда я нахожусь в кружке образованных людей, горячо сочувствующих нуждам человечества и в течение многих лет с неуменьшающимся жаром рассказывающих все те же самые анекдоты (а иногда и новые) о взяточничестве, о притеснениях, о беззакониях всякого рода – я невольно чувствую, что я перенесен в старую Обломовку… Кто же наконец сдвинет их с места этим всемогущим словом “Вперед!”».

Честная и думающая молодежь семидесятых, чья энергия была порождением Великих реформ Александра II, истово ненавидела императора и всю созданную им промежуточную систему. Она жаждала идеала. И напряженно искала пути к его достижению.

В этой атмосфере и формировалась личность беглой аристократки, долго и упорно исповедовавшей мирную пропаганду, но все более и более тяготившейся малыми результатами и агрессивностью власти.

Надо представлять себе эту удивительную личность: выросшая более чем в достатке, получившая тщательное домашнее воспитание и образование, она одевалась как простая работница – единственной «роскошью» был неизменный снежно-белый воротничок. Став хозяйкой конспиративной квартиры на окраине Петербурга, дочь бывшего петербургского губернатора таскала дрова и воду, делала любую черную работу. Она была сдержанна и замкнута, вся отдаваясь делу.

Но в конце семидесятых она встретила Андрея Желябова.

«Темно-русый гигант могучего сложения, с большой окладистой бородой, полный жизни и энергии, всегда жизнерадостный и веселый».

Сын дворовых, насмотревшийся в детстве помещичьего самодурства и жестокости, он по прихоти его владельца был отдан в уездное училище, вскоре ставшее гимназией, кончил ее с серебряной медалью (получению золотой помешала строптивость нрава), три курса юридического факультета Новороссийского университета… Затем началось – дело.

«Слушать его было жутко и радостно. Он умел наполнять всех бодростью, верой и необычайной ясностью простой прямолинейной мысли. Железная воля и сила духа чувствовались в каждом его жесте, звуке голоса».

Так говорят о нем сподвижники, вспоминавшие его «бархатный голос, детскую улыбку, лучистые глаза, искреннюю доброту».

С этой встречи кончилась революционная аскеза Перовской, она влюбилась в Желябова со всей страстью своей глубокой и сильной натуры. А поскольку они ежедневно ходили под виселицей, то любовь их приобретала особый роковой колорит.