Андрей Савельев - Осколки эпохи Путина. Бюрократия против нации

12. Вслед плевки и никакой ответственности

23 марта 2007. Правительственный час с М.Ю.Зурабовым, министром здравоохранения

Воронин П. Ю. Михаил Юрьевич, вот в 2004 году, в августе, вы всем нам рассказывали, что всё будет хорошо, а в итоге — полный провал проекта, связанного с лекарственным обеспечением, в вашем ведомстве — постоянные коррупционные скандалы, которые говорят о том, что вы либо не хотите вмешиваться, либо не контролируете ситуацию. Есть, знаете ли, хорошее мнение, что лучше уйти, когда все просят остаться, чем оставаться, когда все просят уйти. Вот вы — офицер запаса, у вас есть наградной пистолет, если вам знакома офицерская честь, то вы должны знать, что с ним делать. Вопрос. Вот вы сказали, что лекарств не хватает, но заявки регионов, ответственно заявляю, в два раза больше, чем лимиты, спущенные сверху. И то, о чём вы говорите, — это спровоцировано именно вашим ведомством, кризис лекарственный спровоцирован бездействием. Вы сегодня выступали как эксперт, а не как человек, который должен лично отвечать за этот проект, связанный с лекарствами.

В 2005 году «Единая Россия» насмерть стояла за «монетизацию льгот» и ограждала главу Минздрава Зурабова от всяких подозрений в бизнесе на народном горе. С думской трибуны провластные холопы грозили ему проверкой, если закон не заработает. Он не заработал. Заработали фирмы, связанные с семьей Зурабова. И через два года кому-то в Кремле показалось, что с него хватит. И Зурабов стал собираться в отставку. Вслед за ним полетели комья грязи от штатных хамов.

Депутат Воронин начал выступать, когда поручили, и прекратил выступления, как только сказали, что хватит. Вся его миссия в Думе исчерпана тем, что он говорил — ничего более, сверх текстов, представленных выше. Ничего! А говорил он то, о чем отчетливо или безотчетно смекали высшие чиновники. Не важно, что проговаривался; главное — отрабатывал миссию «спойлера». Если изгалялся над дальневосточниками, у которых помидоры краснее, чем в его огороде, то оправдывал отсутствие районных коэффициентов по зарплате. Если поносил Академию наук, то обслуживал планы приватизации ее имущества. И так далее.

Кому-то надо было подхватывать эстафету у стареющего Жириновского. Дешевле было найти в «Единой России» человека, который за словом в карман не лезет и не боится быть постыдным. Такой нашелся. Не его вина, что он попал в парламент и был допущен к трибуне. Это беда, путь деградации личности. Несчастного назначили в хамы руководители «Единой России», другой работы в парламенте для него не было.

Тунеядство, бесстыдство, тупость и хамство — вот характеристики думского абсурда, возникшего в результате целенаправленной деятельности бюрократии по уничтожению народовластия. Народ и власть по замыслу стратегов олигархического режима не должны иметь ничего общего. Тогда власть можно приватизировать, а народ мордовать как угодно — у него не будет заступников.

В одной части российского общества считается, что еврейское лобби во власти — явление очевидное, в другой — что такое предположение является кощунственным. Долгое время я вообще не обращал внимания не еврейских общественников, пока сам не столкнулся с их горячечной активностью, и пока их влияние на российский парламент не бросилось мне в глаза, превратившись в моих представлениях в факт. Сами евроактивисты заставили меня обратить внимание на факты, обозначив меня лично как своего врага уже с первых месяцев моего депутатства в Думе и сопровождая мою деятельность своей ненавистью до самого окончания моих полномочий. И они ничего не забыли. И теперь изредка напоминают, что помнят меня. И мне освежают память.

Разумеется, видеть всю многогранную деятельность евролоббистов в Думе мне не довелось. Но то, что я увидел — две шумные кампании с думской трибуны — вполне достаточно. Они заставили меня оглядеться, и подумать: не жил ли я в предшествующие годы под пристальным вниманием этой хлопотливой публики?

О том, что некоторых людей называют «евреи» я узнал в раннем подростковом возрасте, когда отбывал лето в пионерском лагере. В одном со мной отряде оказался рыхлый чернявый мальчишка невысокого роста, которого не любили за высокомерие и то и дело пытались поколотить. Я все время вставал на его защиту, поскольку не видел причин, за которые можно было бы учинить расправу. Вот этот мальчишка мне и рассказал, что Маркс и Эйнштейн были евреями. Что эти две фамилии очень важные, я уже знал, а вот что такое «евреи», понять мне было невозможно. Я понял лишь, что этот рыхлый мальчишка чем-то вдруг оказывается ближе к Марксу и Эйнштейну, чем все остальные.

Если бы это «открытие» не подкрепилось последующими событиями, я бы о нем скоро забыл. Но вышло так, что еврейский мальчик украл у одного из своих обидчиков часы. И был изобличен, признав на устроенной очной ставке, что сделал это из мести. Ко мне обратились как к защитнику: ты его все время защищал, что теперь с ним за это делать? Что я мог сказать? За такие вещи в мальчишеской среде положено бить. И еврейского мальчика побили. Вдали от глаз взрослых все участники этой истории ударили воришку по лицу — каждый по разу, в силу своей оценки ситуации. И я тоже, распрощавшись тем самым со своим подзащитным. Вора сильно не били. Ритуал был жесток унижением.

В дальнейшем мне не приходилось как-то пополнить свои представления о еврейском вопросе за пределами простейших тезисов советского периода: евреи — это те, кого фашисты уничтожали в газовых камерах; евреи это те, кто живет в Израиле и воюет с египтянами, палестинцами, сирийцами и т. д. В студенческие годы я узнал, что прием евреев в наш вуз был ограничен в связи с их массовым выездом в Израиль, куда они вместе со своими мозгами вывозили также и государственные секреты, которых в научной среде тогда хватало.

Табу с еврейской темы спало вместе с крушением коммунистического режима. Обнаружилось, что евреи играли особенно весомую роль в создании большевистской партии и организации революции 1917 года. Одновременно выяснилось, что первыми сверхбогачами после краха коммунистов стали опять же евреи. Это странное обстоятельство не могло не указывать на преемственность между прежним и новым режимом. Впрочем, этот вопрос не сильно занимал меня в начале 90-х. Были дела поважнее. Недавние торговцы овощами во главе с Лужковым (которого тогда еще недоброжелатели не называли «Кац») на глазах расхватывали собственность столицы. Это мне казалось более важным, чем беседы с людьми, которые кроме «еврейской темы» не могли обсуждать ничего другого.