Станислав Аверков - Где родилась Русь – в Древнем Киеве или в Древнем Великом Новгороде?

… Что вызывало у меня ужас? Не поверите: больше всего я уже тогда боялся, что снова вернутся «времена первых усобиц» и встанет брат на брата. Было ли это предчувствием того, что ждет наше поколение? Я рос в Советском Союзе – одном из сильнейших государств в мире. Чувство защищенности, которое тогда было у советских людей, нынешние украинские дети даже не могут представить. Китайская стена на Дальнем Востоке. Западная группа советских войск в Германии. Ядерный щит над головой. И песня: «Пусть всегда будет солнце! Пусть всегда буду я!». В школе нас учили, что Киевская Русь – колыбель трех братских народов. В Москве правил Брежнев – выходец из Днепропетровска. Сомневаться, что народы – братские, не было оснований. Московский инженер получал столько же, как и киевский. «Динамо» Лобановского выигрывало один чемпионат СССР за другим. Бомжа не только на Крещатике (нигде в Киеве!) ни днем, ни ночью было не найти. И все-таки я боялся. Боялся, что это незаслуженное счастье уйдет. Смута, феодальная раздробленность – эти слова преследовали меня уже тогда, как кошмар.

Наверное, был у меня дар предчувствия. И когда в 1991 году в Беловежской Пуще трое новых «феодалов» разделили нас, как когда-то князья смердов, а мы только молчаливо внимали, и границы пролегли между прежними братскими республиками, я вспомнил «Слово о полку…» снова. И постоянно вспоминал в «бандитские 90-е», когда новые «князья» делили все вокруг, как и современники Игоря. Разве не современно звучало вот это: «Стал говорить брат брату: «Это мое! И то тоже мое!». И начали князья по малое «се великое» молвити, а сами на себя крамолу ковать, а погании со всех стран приходили с победами на землю Русскую».

Автор «Слова…» всю суть наших бед еще 800 лет назад, в конце XII века определил.

… Рукопись «Слова о полку Игореве» сгорела в Москве в 1812 году, во время войны с Наполеоном. Все последующие перепечатки были сделаны по первому печатному изданию 1800 года, озаглавленному «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новгорода-Северского Игоря Святославича». Неудивительно, что именно французы потом стаи утверждать, что «Слово…» – подделка. Кому же хочется признаваться, что твои земляки уничтожили, как варвары, великий славянский шедевр?

… Рыцарственный Игорь был, однако, не так бел, как изображает его автор «Слова…». Симпатию на Руси он вызвал, когда стал жертвой – попал в плен к половцам. У нас всегда прощают прежние грехи страдальцам. В 1169 году, согласно «Повести временных лет», юный Игорь Святославич оказался среди банды князей, ограбивших Киев. Инициатором нападения выступил суздальский князь Андрей Боголюбский. Впоследствии, уже в XX веке, кое-кто из националистических украинских историков пытался представить этот поход как первый наезд «москалей» на Украину. Но на самом деле Москва тогда была всего лишь мелким острожком, ничего не решавшим, а в якобы «москальском» воинстве рядом с сыном Андрея Боголюбского – Мстиславом – почему-то оказались Рюрик из «украинского» Овруча, Давид Ростиславич из Вышгорода (это под самым Киевом!) и 19-летний черниговец Игорь с братьями – старшим Олегом и младшеньким – будущим «буй-туром» Всеволодом.

… А в 1184 году Игорь снова «отличился». Великий князь киевский Святослав отправил объединенное русское войско на половцев. В походе участвовал и будущий герой поэмы с братом – неразлучным «буй-туром» Всеволодом. Но стоило союзникам углубиться в степь, как между переяславским князем Владимиром и нашим героем разгорелась дискуссия о методах дележа награбленного. Владимир потребовал, чтобы ему уступили место в авангарде – передовым частям всегда достается больше добычи.

Игорь, замещавший в походе отсутствовавшего великого князя, категорически отказал. Тогда Владимир, плюнув на патриотический долг, повернул назад и принялся грабить Северское княжество Игоря – не возвращаться же домой без трофеев! Игорь тоже не остался в долгу и, забыв о половцах, в свою очередь набросился на владения Владимира – переяславский городок Глебов, который захватил, не пощадив никого.

А в следующем году приключился тот самый злосчастный поход, по мотивам которого создана великая поэма. Вот только за кадром осталось то, что в составе Ипатьевской летописи содержит произведение, трактующее неудачу Игоря с куда более реалистических позиций. Историками оно условно названо "Повестью о походе Игоря Святославича на половцев". И неизвестный автор его рассматривает плен новгород-северского князя как справедливую кару за

погромленный русский город Глебов.

В отличие от "Слова…", где многое дано только намеком, "Повесть о походе…" представляет собой подробнейший отчет. Игорь в ней выражается не высокопарным штилем, а вполне прозаично. В "Слове…" он вещает:

«Хочу копье преломить край поля Половецкого с вами, русичи, хочу либо голову свою сложить, либо шлемом испить из Дону!».

А в «Повести…» просто боится людской молвы и принимает опрометчивое решение продолжать поход несмотря на затмение солнца, сулящее неудачу:

«Если нам, не бившись, вернуться, то срам нам будет хуже смерти. Пусть, как Бог даст».

… Бог дал плен. Автор «Слова…» кратко упоминает:

«Тут князь Игорь пересел из седла золотого в седло рабское».

Летописец же в «Повести…» детально повествует, как предводитель распадающегося на глазах русского войска пытается повернуть свою побежавшую легкую кавалерию – «ковуев» (одно из его вассальных степных племен), но, не догнав их, попадает в руки половцев «на расстоянии одного полета стрелы» от своих основных сил:

«И пойманный Игорь видел брата своего Всеволода, который крепко бился, и просил он душе своей смерти, чтобы не видеть падения брата своего. Всеволод же так бился, что даже оружия в руке его было мало, и бились они, обходя кругом озера».

Тут на зарвавшегося авантюриста, по словам летописца, находит раскаяние.

«И рек тогда Игорь: «Помянул я грехи перед Господом Богом моим, как много убийств, кровопролитий сотворил я на земле христианской, как не пощадил христиан, но взял на щит город Глебов у Переяславля. Тогда немало зла испытали безвинные христиане – отлучали отцов от детей, брата от брата, друга от друга, жен от мужей, дочерей от матерей, подруг от подруг, и все смятено пленом и скорбью было. Живые завидовали мертвым, а мертвые радовались, как святые мученики, огнем от жизни сей приемля испытание. Старцы умереть порывались, мужей рубили и рассекали, а жен – оскверняли. И все это сотворил я! Не достоин я жизни. А ныне вижу отмщение мне!». Не так просты были и отношения Игоря с половцами. По одной из версий, он сам был сыном половчанки. Как бы то ни было, новгород-северский князь охотно вступал в союзы со степняками. Причем не менее часто, чем воевал с ними. Ровно за пять лет до того, как попасть в плен к половецкому хану Кончаку, Игорь вместе с тем же Кончаком отправились вместе в набег на смоленских князей. Потерпев поражение на речке Черторый, они в буквальном смысле оказались в одной лодке. И половецкий хан, и русский князь, сидя рядышком друг с другом, бежали с поля битвы. Сегодня – союзники. Завтра – враги.