Антон Баков - Демократия по-русски

Но всё познаётся в сравнении, и очевидно, что по сравнению с Францией после реставрации Бурбонов США многим казались страной равенства. Таковыми они и вошли в историю в значительной степени благодаря Токвилю. Меня же, как выходца из куда более эгалитарного, чем американское, постсоветского общества, шокировало как раз грандиозное неравенство в США – как современное, так и существовавшее в 30-е годы XIX века.

Возможно, колониальная элита и лишилась части властных рычагов в результате революции, но зато она получила огромные имущественные выгоды. И, так или иначе, правящий класс американского общества по-прежнему составляли они, белые и сытые богатые рабовладельцы. Конечно, вся та «мелкая рыбёшка», которая «приплыла» в Америку в поисках новой жизни, никоим образом не могла претендовать ни на какое равенство с ними.

Потом США продолжали развиваться, а неравенство возрастать. Так что сегодня Америка – одна из самых поляризованных по имущественному положению людей стран, что, впрочем, не мешает ей оставаться символом свободы и возможностей, а также крупнейшей в мире демократией.

В России всё происходило «с точностью до наоборот»: когда в нашей стране не было демократии, у нас было достигнуто почти реальное равенство. Просто особо делить народу было нечего, кроме, разве что, «своих цепей».

Разжигающие социальную зависть автомобили-иномарки и возможность регулярных выездов за рубеж «для всех» во времена СССР, естественно, отсутствовали. Даже когда представители нашей партноменклатуры жили в довольно скромных по нынешним меркам особняках, то это были всего лишь госдачи, которые, как известно, принадлежали государству, и их реальная передача наследникам была крайне затруднена. Можно сказать, что единственной привилегией советского начальства в эпоху отсутствия частной собственности было то, что у него имелось чуть больше прав по временному, пусть и пожизненному, владению чем-либо.

При этом обычные советские граждане не были собственниками, к примеру, даже своих убогих садовых участков, потому как те тоже принадлежали Родине. Мы были членами коллективных садов и добросовестно обрабатывали свои четыре сотки земли. Однако и та нехитрая растительность, ради которой мы каждое лето «убивались» на огородах, была в некотором смысле подконтрольна всесильному Левиафану.

Доходило до абсурда: далеко не во всех коллективных садах можно было выращивать яблони или груши, где-то только картофель и морковь. Даже кролики, как ни смешно, были «поднадзорны»: владелец «сверхнормативной» третьей крольчихи мог не только потерять её в результате конфискации, но и отправиться в ГУЛАГ за мифическую попытку реставрации капитализма!

Зато мы могли построить на своих участках уютные «социалистические» домики. Но только летние, холодные и маленькие, ибо не дай Бог, чтобы у наших жалких домишек появился второй этаж – это уже считалось бы буржуазным излишеством и роскошью! Более того, обмерялись веранды и подвалы, если они, конечно, были в наличии. В общем, власть держала руку на пульсе – и держала крепко, чтобы никто не высовывался выше картофельной ботвы. Впрочем, мало кто и стремился подняться до более «высокого», а потому опасного уровня.

Квартиры также были государственными, один из обитателей жилья обычно выступал как квартиросъёмщик. Даже выражение бытовало такое – «ответственный квартиросъёмщик». Видимо, подразумевалось, что имеется некий доброхот, который по-честному так платит за квартиру. А все остальные жильцы, если следовать этой логике, были вроде как безответственными. Только на закате советской власти появились кооперативные дома, в этом случае можно было стать членом кооператива по строительству жилого дома и даже совладельцем собственной квартиры.

В сущности, имущественный идеал советского человека включал в себя весьма примитивную, но устойчивую триаду «квартира-машина-дача». Сколько же всё это стоило? Да, в общем, не так уж много, особенно в конце эпохи застоя. К примеру, я, к своему 25-летию, ещё в самом начале 90-х умудрился выполнить и даже перевыполнить тот план, который не удалось реализовать моим родителям-инженерам за всю их трудовую жизнь. Я купил за две тысячи долларов «трёшку» в старом «сталинском» доме, ещё за полторы тысячи долларов сад с почти двухэтажным «мансардным» домиком возле озера Балтым, а за две-три тысячи долларов – «девятку». Так что тогда за семь тысяч долларов США можно было полностью «упаковаться» – и глубоко задуматься, ради чего жить дальше, если главные цели в жизни уже вроде как достигнуты?

А потом мир перевернулся: цены росли, миллионы бывших советских людей удовлетворили свои базовые потребности и выяснили, что уровень имущественного неравенства может варьироваться чудовищным образом. Робко выглянувшие из-за ставшего тюлевым и ветхим «железного занавеса» граждане обнаружили, что помимо «дачи, квартиры, машины» в мире существуют ещё яхты, частные самолёты, виллы с бассейнами, зарубежные курорты и прочие «искушения для искушённых».

В середине 90-х у амбициозных бывших м. н. с. кружились головы от успехов, а потом и попросту «съезжала крыша». Они, люди, которые при советской власти были обречены десятилетиями делать карьеру с муравьиной скоростью, могли запросто стать владельцами заводов, газет и пароходов. С тех пор неравенство зашагало по России семимильными шагами, как и в великой заокеанской «стране возможностей».

В США любят говорить, что чистильщик сапог может стать президентом. Да, в Америке чистильщик сапог действительно имеет шанс на это. Но не любой, а обладающий уникальными способностями и личностными качествами, благодаря которым уже заложенный от природы талант, будто огромный поршень, может вытолкнуть гражданина на социальный «верх».

Так что пресловутое американское равенство существовало в основном в фантазиях г-на Токвиля. Точно так же и наша нынешняя демократия подтверждает, что равенство не только не связано с ней, но и прямо ей противоположено. Ибо всё, что сегодня мешает развитию демократии в России, – пережитки того самого социалистического равенства, при котором сформировались три поколения россиян.

Вообще «бывшие советские» с большим трудом переходили на капиталистические стандарты потребления. К примеру, лишь в «нулевые» годы, будучи уже вполне состоявшимся и небедным человеком, я позволил себе квартиру, которую не смог бы приобрести в Советском Союзе, и построил капитальный дом за городом, который был бы невозможен в эпоху СССР.

Причём моё «нестяжательство» диктовалось исключительно воспитанием: ещё в 90-е я был достаточно богатым, но абсолютно советским человеком. Я думал: «А зачем вообще всё это надо, все эти „навороты“ и излишества?» Так что шаг вперёд по «пути стяжательства и приобретательства», как это называли мои учителя-коммунисты, стоил мне большой внутренней борьбы. И если бы не жена и не дети, то я бы её проиграл.