Сборник статей - Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI

В XVIII–XIX вв. забота об общем благе вернулась в круг государственных интересов, но уже не как «общее дело», а как дело центральной власти, с которой и стало ассоциироваться государство. Общезначимые дела теперь оказываются предметом забот не граждан, а специализированных институций (государственной машины) [153], а политика начинает пониматься еще и как формирование действий по достижению тех или иных целей в условиях наличия большого количества разных субъектов [154]. Государство все больше начинает пониматься именно как система специализированных институций, а не как общее дело, res publica . Появляется возможность говорить об эффективности или неэффективности государства и политики того или иного типа.

Представление о государстве как системе управления, доросшее ко второй половине XIX – началу XX в. до того, чтобы выступить антитезой представления о государстве как пространстве политики, оформляется в таких концептах, как полицейское или социальное государство, эффективное государство, тотальное государство, социально-экономическое развитие и т. п. В этой логике государство выступает как отвечающее за все процессы, происходящие на подконтрольной ему территории и управляющее этими процессами. Социальность как источник порядка, по сути, элиминируется.

Эта логика определила многие практики государственного строительства XX в.: от тотальной мобилизации всех ресурсов в военных целях и всеобъемлющего государственного планирования до развернутых практик «идеологической работы», манипулирования общественным сознанием и «воспитания нового человека».

Но параллельно формируются новые представления о взаимоотношениях граждан и государства. Философия Просвещения и революции XVIII–XIX вв. по-новому возвращают античное представление о том, что смысл государства связан с делами, имеющими общественное (общее) значение, а не с взаимоотношениями «сильных мира сего». Возвращается вопрос о формах и институтах, обеспечивающих участие граждан в этих общих делах, который и составляет смысловую сердцевину современного понимания (публичной) политики. Оно наследует исходному античному пониманию, но, безусловно, формируется на базе современных представлений и практик, определяющих государственные/политические отношения.

Принципиальными здесь являются несколько обстоятельств.

Предельной рамкой политики («политического общения») выступают общие интересы. В этом смысле это существенно иное пространство, нежели пространство частных договоренностей. В так понимаемой политике невозможно сказать «вот – мой интерес, вот – твой интерес, если мы сделаем так-то и так-то, нам обоим это окажется выгодно». Здесь можно говорить только об (все)общем интересе, а не об интересах отдельных субъектов.

Ориентация на общие интересы делает политику принципиально открытой. Это не политика королей, аристократии или каких-то иных «носителей государственности». Публичная политика открыта для всех как с точки зрения того, что в ней есть место голосу и отношению каждого участника, так и с точки зрения того, что у каждого заинтересованного субъекта есть возможность принять участие в формировании решений и последующей реализации выбранных стратегий [155].

Реальные субъекты, принимающие участие в «политическом общении», обычно преследуют собственные, частные интересы. Вкупе с предыдущим это обстоятельство задает принципиальную двуслойность отношений в пространстве публичной политики: стремясь реализовать свои интересы, политический актор должен представить их как общезначимые. Простейший вариант этого – подмена, более тонкий – обнаружение общего значения собственных интересов или, наоборот, «интерпретирующее доращивание» собственных интересов до общезначимых.

При этом ответ на вопрос, в чем состоят «общие интересы», обычно далеко не очевиден. Отнюдь не редкими являются, например, ситуации, когда политик предлагает некие решения, представляя их как отвечающие общим интересам, а от их реализации в выигрыше оказываются лишь определенные группы. Эти группы могут стремиться к такому «избирательному» выигрышу целенаправленно, лишь прикрываясь представлением об общих интересах, а могут и искренне считать, что ориентируются именно на общие интересы.

Государство оказывается «в руках» тех субъектов, которые считают для себя важным заниматься его делами и обладают необходимыми для этого компетенциями. Оно оказывается инструментом или механизмом реализации интересов этих субъектов, осуществляемой в острой конкурентной борьбе за такую возможность. Круг этих субъектов достаточно широк, и, в этом смысле, государство всегда выступает следствием их мироотношения, всегда воплощает в себе запросы и особенности социума. Но не всего социума, а его активной части, готовой и способной к самостоятельному действию и необходимым для такого действия формам самоорганизации. Значительные части социума оказываются отторгнуты от государственных забот – в соответствии с их собственным решением, невозможностью «быть на уровне», в частности, противостоять целенаправленному манипулированию со стороны тех, кто рассматривает государство как демиурга, а не «общее дело» граждан – по отношению к ним государство во многом выступает как источник порядка. При этом по-прежнему сохраняется возможность попадания государства в такие точки своей истории, где эти «спящие» части социума начинают играть критическую роль, определяя выбор альтернативных решений, предлагаемых различными элитными группами, либо просто не принимая и разрушая сложившиеся форматы государственных отношений.

В XX в. молодая и энергичная американская традиция понимания государства попыталась синтезировать дихотомию «политического» и «управленческого» государства, сформировав две разные линии размышления и исследования: Public policy и Public administration. Большой опыт мыслительной и организационной работы, проделанный в этой парадигме, показал, однако, что четкой демаркационной линии между этими сферами провести не удается [156]. В рамках парадигмы New public management эта дихотомия снимается за счет попытки организации деятельности систем Public administration в ориентации на «запрос потребителя» – гражданина. Здесь, по сути, происходит отказ от попытки строгого («профессионального») разделения «зон ответственности» «политиков» и «бюрократов» в пользу возвращения к античному представлению о том, что государство является делом многих (в пределе – всех). Но это представление, по отношению к временам Античности, обогащается пониманием возможностей и форм организации специализированной управленческой деятельности.