Василий Новобранец - Накануне войны

И я засел за разработку таких обобщенных документов по каждой стране. Они получили название «Мобилизационные записки». Мы практически точно определяли масштабы развертывания. Так, по Японии мы определили возможность развертывания в 100 дивизий. Эти данные подтвердились во время войны. По Германии масштабы развертывания на случай блицкрига определялись в 220 дивизий, из них 20 танковых. Война подтвердила нашу разработку — Германия выставила против нас 214 дивизий, из них 21 танковую. Свой метод расчета военно- экономического потенциала страны я видел уже после войны в Академии имени Фрунзе в качестве учебного пособия, но автор, увы, был другой. Ну что ж, я не предъявил никаких претензий, лишь бы шло на пользу.

Особо надо остановиться на одной очень важной детали в работе разведчика–информатора — он не должен попасть в сети дезинформации противника. Между разведками идет непрерывная война и в мирное, и в военное время. Все разведки стараются обмануть одна другую и засылают по самым различным каналам дезинформационный материал. «Деза» изготовляется очень тонко и коварно. Участвуют в этом все видные государственные деятели, вплоть до глав государств. В дезинформационный материал обязательно вводят правдивые данные, но, конечно, только те, которые уже известны противной стороне. Это и подкупает неопытного разведчика. Установив достоверность какой–то части данных, он считает достоверным и все остальное и поэтому делает ошибочные выводы. Классическим примером может служить наш горький опыт, когда Советскому правительству перед войной германская разведка подсунула «дезу». Но об этом ниже, а сейчас расскажу, как чуть было не попал в сети дезинформации японской разведки. Это случилось вскоре после того, как я начал работать в Разведупре.

Однажды, когда я с головой ушел в составление «Мобзаписок», один офицер принес мне кипу документов — примерно семь томов по 300–400 машинописных страниц — и радостно сообщил:

— Товарищ майор, «соседи» достали мобилизационный план Квантунской армии. Вот он!

Мое сердце радостно затрепетало. «Молодцы «соседи»!»

«Соседями» мы называли зарубежную агентуру НКВД, которая часто направляла нам свои материалы. По традиции эти материалы безоговорочно считались достоверными. И офицер, доставивший мне документы, был в восторге.

Но я тогда еще не знал здешних традиций. Когда радость улеглась, я бегло просмотрел эту гору документов и вдруг вспомнил давнюю историю о том, как разведка царской армии купила однажды за золото японский «мобилизационный план», оказавшийся обыкновенным несекретным полевым уставом.

Начал я сличать присланные материалы с теми данными, которыми мы располагали по японской армии. Оказалось, что ничего нового и важного в них нет. Указаны давно известные номера пехотных дивизий — и ничего больше. Зато очень много философских рассуждений о возможных вариантах отмобилизации и развертывания. Причем направления возможных главных ударов указываются неправдоподобные — на не подготовленном тогда театре войны, где нет дорог, складов, средств связи. Такого рода рассуждения мог изложить в документах любой грамотный штабист, глядя на карту будущих военных действий. Поломав несколько дней голову над материалами «соседей», я понял, что это обыкновенная «деза», к тому же не очень умно составленная.

Отнес весь ворох документов полковнику Пугачеву и сказал:

— Возьмите себе, это обыкновенная «деза».

Он подивился моей дерзости — ведь я нарушил «традицию».

— Ты будь осторожен в оценке! Это документы «соседей». Мы привыкли считать их достоверными.

— Чьи это документы, — отвечаю, — мне не важно. Для нас важно то, что они ничего нового не дают. Это «липа», сплошная вода… — И показал свои выборки и таблицы.

— Нет, этого не может быть! Ты, наверное, ошибся. Нужно еще раз проверить и дать положительный отзыв, — настаивал Пугачев.

— Мы все тщательно изучили, угробили на это две недели. Больше заниматься этой «дезой» не буду. У меня есть дела поважнее.

— Черт возьми! — недоумевал Пугачев. — Что же делать? Ведь нужно дать ответ «соседям». Там уверены, что документ важный. За него заплачено много золота. Ты составь какой–нибудь туманный, обтекаемый, «дипломатический» отзыв.

Поскольку мы были в дружеских отношениях, я ответил:

— Пошел ты к чертям! Верш себе эту «дезу» и составляй на нее сам хоть хвалебную оду 1

Полковник Пугачев (ныне умерший) был знающим офицером с хорошим оперативно–стратегическим кругозором. Но по специальности он — авиатор, мобилизационно–оперативных разработок по общевойсковым частям и соединениям никогда не делал и поэтому не знал, как они выглядят и какие сведения содержат. Естественно, он не мог правильно оценить документ «соседей». Однако, приняв мнение своих сотрудников, мужественно заявил «соседям», что они подсунули нам «дезу». Разразился скандал. Начальником отдела назначили генерал–майора Дубинина. Пугачев потом с обидой говорил, что это из–за меня его сняли, но дружба наша не нарушилась.

Говорю об этом для того, чтобы показать, как тяжело и даже опасно было бороться с происками вражеской разведки и с ее дезинформацией. Пугачев в данном случае отделался «легким испугом». А многие разведчики, например, Берзин и Проскуров, поплатились жизнью.

Вскоре в Разведупре произошла «смена кабинета». Генерал–лейтенант Проскуров был снят, а на его место назначен генерал–лейтенант Голиков.

Проскуров, в прошлом летчик–истребитель, служил в авиаполку, начальником штаба которого был Пугачев. В полку они дружили, продолжали дружить и в Разведупре. После войны в Испании старший лейтенант Проскуров, стал сразу Героем Советского Союза и генерал–лейтенантом и был назначен^ начальником Разведупра. А разве мог молодой летчик, хотя и отличившийся в небе Испании, со средним, по существу, авнационно–техническим образованием возглавлять Разведывательное управление Генштаба?! Человек он был скромный, общительный, честный, принципиальный, смелый и прямолинейный в суждениях. Мы его очень любили и помогали ему в работе как могли. Возможно, со временем, обладая хорошими личными способностями, он и освоил бы новое для него дело, но случилась беда.

На одном из заседаний Политбюро и Военного совета обсуждались итоги советско–финской войны 1939–1940 годов. Неподготовленность нашей армии, огромные потери, двухмесячное позорное топтание перед «линией Маннергейма» и многое другое стали известны всему народу. Об этом в полный голос заговорили за рубежом.

Сталину и его приближенным надо было «спасать свое лицо». Этому и было посвящено заседание Политбюро и Военного совета. После бурных прений решили, что причина всех наших бед в советско–финской войне — плохая работа разведки. Это мнение всяческими способами внедрялось и в армии. Сваливать все на разведку не очень оригинальный прием. Никогда еще ни одно правительство, ни один министр обороны или командующий не признавали за собой вины за поражение. Ищут виновных среди «стрелочников», г. первую очередь валят на разведку, потом на всякие климатические и географические причины, но отнюдь не на бездарность и невежество правительства и его полководцев. Сталин и в этом не был оригинален. Он тоже решил отыграться на разведке и лично на Проскурове.