Лев Данилкин - Клудж. Книги. Люди. Путешествия

Русская литература не должна была производить «великие национальные романы», она должна была выполнять другую, более соответствующую изменившимся обстоятельствам программу, она вообще не должна была работать, если уж быть совсем честными; не должна была – однако, черт его знает почему, все-таки работала.

– Это они, – тихо шепчет моя спутница. – Я не могу. Меня сейчас…

– Макай, – наступаю ей под столом на ногу. – Макай!

У Драгунского есть рассказ про то, как мальчишки решили спрыгнуть с парашютной вышки. Долго стояли в очереди – разношерстной, даже с иностранцами, и, оказавшись наверху, поняли, что бывают в жизни идеи и получше. Просто сдать назад, однако, оказалось невозможно – «перед иностранцами неудобно». Нечто подобное произошло и с нами – мы целый день бродили по небольшой (по китайским меркам: население примерно, как во всей Германии) рыбацкой деревеньке: крытые горбатые мостики, восьмиугольные башенки, голубые павильоны, украшенные резьбой по самшиту, укромные садики с миртовыми деревьями и лотосами, зигзагообразные – обмануть злых духов – переходы с острова на остров, отражающиеся в водоеме пагоды с загнутыми крышами из глазурованной черепицы, живописные беседки, чайные домики с романтическими названиями («Весеннее небо», «Белая камелия», «Западная палата») и все такое. Была зима – влажная, с пронизывающим океанским ветром, как и положено в окрестностях Шанхая, и мы здорово промерзли – поэтому подошли к выбору ресторана с особой тщательностью. Тот, что нам приглянулся, оказался, как большинство «хороших» китайских ресторанов, банкетным залом с колоннами, уходящими куда-то к дальним пределам Солнечной системы. Мы поняли, что останемся ужинать именно здесь в тот момент, когда увидели, что на каждом столе установлен металлический, под метр в диаметре, котел: «Ух ты! Как на уроках зельеварения в „Гарри Поттере“!» Над котлами клубился ароматный пар, достигавший красных бумажных потолочных шаров-фонарей, и видны были головы едоков – которые деловито окунали в бурлящую жидкость что-то такое, что затем заставляло их хрустеть, подчавкивать, мурлыкать и урчать от удовольствия. Что конкретно они вкушали, осталось неясным, однако не присоединиться к этому ритуалу было невозможно – экзотика, уж в наших-то китайских ресторанах точно такого не сыщешь! Свободным оставался всего один стол – и мы решительно промаршировали к нему, в надежде на незабываемый гастрономический опыт.

Появление наше, что греха таить, вызвало среди публики известный интерес – на такой, пожалуй, могла бы рассчитывать забредшая в московский ресторан экзотически одетая эфиопская или шриланкийская пара; внимание, отчасти даже лестное – по крайней мере до того момента, когда официант, получив заказ принести нам то же, что едят за соседним, и вот за тем, и за тем столиками, – таки принес нам это.

– Финикс ин тайгер скин, – торжественно провозгласил джентльмен в розовой ливрее, явно одобряя столь изысканный выбор: Феникс в тигровой шкуре.

В детстве у меня жила такса; в середине восьмидесятых ее кормили отборными сахарными косточками, в девяностых – «чаппи» и «педигрипалом»; был, однако, момент в конце восьмидесятых, когда в силу политических причин не было ничего – и приходилось покупать ей куриные лапы; такса выла от ужаса, но глодала их – а что поделаешь, голод не тетка. Именно их, к нашему ужасу, и принес официант – щедрую, штук по двадцать на нос, порцию замороженных куриных лап: сизо-желтых, морщинистых, пупырчатых, с когтями, как у галапагосских игуан.

Наша реакция вызвала у окружающих дополнительный прилив интереса; так оживляется русский человек, когда видит, что какой-нибудь итальянец или араб мается, глядя на предложенную ему рюмку водки; все, кто мог видеть нас с соседних столов, заерзали и даже привстали – не дай бог пропустить тот момент, когда мы наконец вонзим зубы в этот восхитительный гибрид костей, хрящей и жил.

– Сам макай, – шипит мне в ответ моя спутница.

– Не хочу!

Перед иностранцами неудобно!

С тех пор это самое «макай» и «Китай» намертво зарифмовались у меня в голове; психотравма, полученная за тем ужином, сформировала мое восприятие этой страны. Кто-то ездит туда за архитектурой, кто-то за ландшафтами, кто-то за древностями, кто-то – за миром будущего. Для меня эта страна – кипящий котел, со дна которого, как из шляпы фокусника, постоянно всплывает нечто абсолютно непредсказуемое.

Китай похож на кабинет врача, в который можно войти прямо с улицы, без записи. Я видел там такие – по крайней мере, кабинеты стоматолога: на обычной хай-стрит и между лавок с хозтоварами и сувенирами – витрина, где дантист на глазах у изумленной публики выдирает у пациента зубы. Разумеется, почувствовать удовольствие от контакта с уличной бормашиной или вкуса вареной куриной лапы в первый же день пребывания в Китае сложно; лучше сначала «набрать высоту» и хотя бы мельком ознакомиться с более привычными китайскими аттракционами: уходящая за горизонт Великая стена (которая, возможно, и работала в качестве защиты от монгольских полчищ, однако в настоящее время пала под натиском торговцев сувенирами, безжалостно набрасывающихся на всех, кто попадает в их поле зрения); трехуровневая панорама гонконгской гавани Виктория: девственные зеленые холмы вдалеке, затем линия небоскребов и – залитый солнцем залив, по которому снуют деревянные суденышки с цветными, как крылья у леговских драконов, парусами. Сюрреалистический пейзаж в Кайпинге: рисовые поля и среди них – построенные в начале XX века сказочные башни-крепости диалоу , фантазия чокнутого архитектора. «Обязательная программа» состоит из нескольких десятков пунктов; всем этим монастырям Тысячи Будд, садам Скромного чиновника, мостам Бессмертных и Каменным лесам можно посвятить годы; тем не менее в какой-то момент осознаешь, что Китай – понятие не географическое и даже не экономическое, а психическое. Древности, ландшафты и прочие «достопримечательности» можно увидеть где угодно – а вот ощутить, что ты на Луне, в мире, где все наоборот, – такого больше нигде не обнаруживается. Тысячелетняя языковая и географическая изоляция создали эндемичную нацию инопланетян.

В первый приезд я лелеял мысль о том, что коммуникация на языке аборигенов теоретически возможна. Помню, как я искал улицу по бумажке с адресом: Шанхай, такой-то район, улица Донг Пинг Лу. Я вцепился в какого-то китайца – сто процентов местного, вышел за газетой:

– Стрит Донг Пинг Лу, плиз?

Он прищурился, будто не вполне понял.

Чего ж тут непонятного? Донг Пинг Лу! Где-то рядом?

Ни бэ ни мэ ни кукареку.