Лев Данилкин - Клудж. Книги. Люди. Путешествия

Удовольствие от Бонда часто приписывается стимуляции мозговых структур, ответственных за потребление знакомого, узнаваемого материала. Нам нравится Бонд, потому что мы знаем, что с ним произойдет, знаем формулу.

Представьте, что вы отправляетесь на премьеру нового «Бонда» – событие, которое происходит последние 50 лет с озадачивающей регулярностью.

С чем, собственно, связано ваше предпремьерное возбуждение, если вы заранее знаете, что вас ждет: семиминутная вступительная новелла – из тех, от которых «челюсть вываливается», – обычно заканчивающаяся эффектным затяжным прыжком, изящно склеенным с завораживающими титрами, где одурманенные похотью женщины акробатически раскачиваются на дулах пистолетов и соскальзывают с шестоподобных ножек бокалов для мартини под мелодичное, этого не отнять, пение известного исполнителя; «серьезная» сцена с М. и «комичная» с Q., две или три красивые девушки, элегантный астон-мартин, экзотические пейзажи и ландшафты, гротескный злодей, сцена погони на неких максимально не приспособленных для этого устройствах – горных лыжах, танках, вертолетах, с аквалангами или как-то еще. Ну и наслаждение женщиной, понятное дело, в финале. Теоретически, вы ведь сами могли написать такой сценарий; для (потенциальных) авторов «Бонд» – это сонет, готовая структура, форма, которую надо всего лишь наполнить умеренно новым содержанием, по возможности избегая упреков в автоповторах и самопародировании. Ну так что – сможете?

Да вряд ли.

Природа надежд, которые мы возлагаем на новый бондовский фильм, сродни ожиданию нового романа Пелевина: мы знаем, что нам расскажут историю про здесь-и-сейчас – но не про «вообще все», а про то, что отобрано и представляет подлинную ценность; сама селекция материала говорит о том, что ценно, а что – мусор; волшебный эффект состоит в том, что по знакомству с произведением вам становится ясна тайная подоплека знакомых вещей и явлений.

Сколь бы распространенным ни было представление о том, что кто угодно может стать автором сценария очередной серии «Бондианы», на практике оно разбивается о то, что существует кодекс неписаных законов, определяющих нюансы: что может быть, а что нет. В фильме – мы понимаем это задним числом, а Брокколи с Зальцманом знают заранее – могут быть сцены с акулами, крокодилами, попугаями, собаками, лошадьми и кошками, но не с курицами, свиньями, коровами и бородавочниками. Бонд может принимать участие в соревнованиях по карате, но не может играть в футбол. В фильме не должен идти дождь. Бонд может встречаться с премьер-министром – но не должен пересекаться с другой, слишком очевидной поп-иконой своей эпохи. Бонд может появиться в нейлоновой курточке с замшевыми вставками и шапочке-бини – но не в кроссовках и майке. Где именно проходят границы дозволенного, чем обусловлены эти микротабу – необъяснимо; зрителю следует принять это как данность; по-видимому, с этим и связано пресловутое «удовольствие от Бонда» – вы попадаете в мир, где не просто развитие событий подчинено некоему известному регламенту, но в котором предметы и явления строго отобраны каким-то сугубо частным, плюющим на объективность лицом со своими представлениями о «можно» и «нельзя». Да, «Бонд» – продукт газетных заголовков своего времени», но «Бонд» – это не то же самое, что топ Яндекса и «сегодня в блогах». Бонд – знает зритель – частная вечеринка. Устроители не игнорируют происходящее за окном, однако сами решают, кого пускать в свой фильм, а кому вход заказан. Скажем, по «Бондиане» эпохи Коннери вы не узнаете, что в мире шестидесятых были «Битлз» и движение хиппи; всех чересчур патлатых и уж тем более склонных к «психоделике» Бонд просто игнорировал; именно поэтому Бонд и «Битлз» в шестидесятые никогда не встречались, как Толстой и Достоевский. Та же практика продолжается и сейчас. Мы не сомневаемся, что в ближайшем или одном из последующих фильмах «Бондианы» будут сцены, разыгрывающиеся в казино, на берегу пруда с амфибиями, на складе ядерных боеголовок и в медицинской лаборатории; но будет ли в новом «Бонде» Фейсбук, айпод, «пусси райот» и стерхи? Теоретически, правила, запрещающие что-то подобное, никем не артикулировались. Более того, каждый фильм о 007 по множеству параметров привязан к конкретной исторической эпохе, и у нас есть основания смотреть на «Бондиану» как на историю последних пятидесяти лет, запечатленную в автомобилях, купальных костюмах, гэджетах, шутках и карикатурных представлениях о зле и уродстве. Мы остро чувствуем в Бондиане эпоху – коннериевские шестидесятые, муровские семидесятые, далтоновские восьмидесятые, броснановские девяностые и т. д. Мы очень многое можем понять обо всех этих эпохах по «Бондиане». Но это заведомо необъективное прошлое, прошлое в частных владениях. Соответственно, вероятность того, что те или иные остросовременные вещи в самом деле попадут в «Бондиану», крайне невелика. Очарование «Бондианы» отчасти состоит в том, что здесь дают понять зрителю: пускай в мире есть Фейсбук и прочая мерзость, существуют, слава богу, и места, где всего этого не будет. Частная вечеринка, аристократический клуб, называйте как угодно – факт тот, что зритель приходит на очередного «Бонда» еще и для того, чтобы узнать – кого пустили в историю, а кого – отфильтровали.

При этом очевидно, что фильтрация осуществляется вовсе не «невидимой рукой рынка»; экономическая целесообразность и здравый смысл, естественная разумность – не то, на основании чего принимаются решения о допуске тех или иных предметов и явлений в «Бондиану». Это именно что неестественный – однако крайне важный – отбор; и именно поэтому посторонние могут удачно пародировать «Бонда» или копировать, с разными вариациями, его формулу – но оказывается, что дело не в формуле, а в… как говаривал сам Флеминг: «Разница между хорошим и плохим ударами в гольфе та же, что между красивой и заурядной женщинами – счет идет на миллиметры».

Давно уже стало ясно, что копировать Бонда – и уж тем более воспринимать его в качестве ролевой модели – не самая лучшая идея. По нынешним временам человек, который щеголяет своей способностью играть в baccara и, оказавшись в офисном помещении, с далекого расстояния швыряет шляпу на вешалку, вызывает глубокие подозрения; а уж чем кончается попытка провести «вечер по-бондовски» – с белужьей икрой, крабами под соусом равигот, тремя пачками сигарет, несколькими не заинтересованными в моногамных отношениях женщинами и бесперебойно функционирующими в режиме «вверх-вниз» бровями, – вы сами можете предположить.

Все это, меж тем, не означает, что ценность Бонда никчемна, а единственный урок, который можно извлечь из просмотра «Бондианы», состоит в том, что следует держаться подальше от спиртного по крайней мере до вечера и не нанимать на роль секретного агента Ее Величества артистов, чья способность к драматическим перевоплощениям идеально соответствует сценарию фильма «Ковбои против пришельцев». Ну-ка – все равно ни одна беседа о Бонде не обходится без выяснения, чего должно быть больше в фильме: шуток или трупов, – попробуйте расположить актеров, игравших Бонда, на шкале между «омерзительно» и «гениально» по возрастанию. Крайний слева кто? Тимоти Далтон? А справа? Роджер Мур? Продолжаем разговор.