Борис Вахтин - Портрет незнакомца. Сочинения

Легко увидать, что Церковь в делах своих всего-навсего отражала общие представления о нравственности и не особенно пеклась о соблюдении заповедей, когда речь шла о борьбе с инакомыслящими, тогда именовавшимися еретиками. И только незначительная часть людей продолжала хранить самую суть нравственного учения Христа — его заповеди. И донеслись до нас оттуда же, из того самого времени Нила Сорского замечательные слова, опередившие нравственно и семь веков начального православия, и двести лет петербургского периода — да что там — опередившие! вневременные слова донеслись:

«Вы говорите, что я один заступаюсь за еретиков беззаконно; но если бы был у вас здравый разум и суд праведный, то уразумели бы, что не еретическую злобу защищаю, но о Спасителевой заповеди и правильном учении побораю, ибо утверждаю, что надобно наказывать еретиков, но не казнить смертию. Скажите нам, которого из древних еретиков или мечом убили, или огнем сожгли, или в глубине утопили?»

Да, традиции русского православия могут помочь нам сегодня, но не огулом все, что было в истории церкви за семь ли, за три, за все ли десять столетий. А помочь нам может главное — разные пути к спасению для разных людей: одним по душе тихое отшельничество, другим — кипучее строительство Града Божьего, в котором зазвонит колокол — и вся земля русская единовременно отзывается звоном. Каждому свое, но всем людям верующим ненарушимо запретно — мечом убивать, огнем сожигать, в глубине утоплять кого бы то ни было под каким бы то ни было предлогом. И люди, деятельно стоявшие за соблюдение заповедей, подлинные носители христианской нравственности во все времена (и сейчас тоже) неизменно боролись с идеологией и практикой насилия. А вот государство русское и церковь русская не могут, увы, похвастать верностью Христу — от закопанных живьем древлян, через сожженных живьем еретиков, через кровавое сумасшествие Грозного стелется за ними и в допетровские семь столетий преступный путь.

Даже в жарком пылу полемики, кажется мне, не стоит ослепленно и нетрезвенно обобщать нашу историю. Впрочем, страстной нашей, пророческой литературе от крайних преувеличений удержаться трудно, от ругательств, к сожалению, иногда тоже. Даже хладнокровный — стилистически! — Амальрик вдруг возводит на Россию такое, что глазам своим не веришь: неужели так измучился человек, так исстрадался внутренне, что лепит на свой народ ярлыки общечеловеческих пороков как якобы сугубо национальных:

«Русскому народу, в силу его исторических традиций, почти совершенно не понятна идея самоуправления, равного для всех закона и личной свободы — и связанной с этим ответственности… Что касается уважения прав человеческой личности как таковой, то это вызовет просто недоумение. Уважать можно силу, власть, наконец, даже ум или образование, но что человеческая личность сама по себе — и вдруг представляет какую-то ценность, это дико для народного сознания».

Увы нам… Но автор идет дальше:

«У русского народа, как это видно из его истории и его настоящего, есть во всяком случае одна идея, кажущаяся позитивной: это идея справедливости. Власть, которая все думает и все делит за нас, должна быть не только сильной, но и справедливой, поступать по совести. За это можно и на костре сгореть, а отнюдь не за право „Делать все, что хочешь!“». «Справедливость на практике оборачивается желанием, чтобы никому не было лучше, чем мне».

И идеи справедливости у нас нет… Хуже:

«Эта идея оборачивается ненавистью ко всему из ряда вон выходящему, чему стараются не подражать, а наоборот — заставить быть себе подобным…»

«Конечно (!), наиболее типична эта психология для крестьян и наименее — для „среднего класса“. Однако крестьяне и вчерашние крестьяне составляют большинство населения нашей страны».

Омерзение, которое вызывает в Амальрике Россия, удивительно; говоря о малой вероятности того, что США будут сотрудничать с СССР, он пишет: «Сотрудничество предполагает взаимную опору, но как можно опереться на страну, которая в течение веков пучится и расползается, как кислое тесто, и не видит перед собой других задач?! Подлинное сближение может быть основано на общности интересов, культур, традиций, на понимании друг друга. Ничего этого нет. Что общего между демократической страной с ее идеализмом и прагматизмом и страной без веры, без традиций, без культуры и без умения делать дело? Массовой идеологией этой страны всегда был культ собственной силы и обширности, а основной темой ее культурного меньшинства было описание своей слабости и отчужденности, яркий пример чему — русская литература. Славянское государство по очереди создавалось скандинавами, византийцами, татарами, немцами и евреями — и поочередно уничтожало своих создателей. Всем своим союзникам оно изменяло, как только усматривало выгоду в этом, никогда не принимая всерьез никаких соглашений и никогда не имея ни с кем ничего общего».

Уфф…

Спорить с автором невозможно — да автор и не ждет возражений, так как ни одного факта не приводит и сам говорит, что его статья «не основана на каких-либо исследованиях, а лишь на наблюдениях и размышлениях». Автор много знает, много наблюдал и размышлял, есть у него дельные соображения (я их еще буду цитировать), но как же можно путать общечеловеческие пороки с национальными, говорить об «исторических традициях» русского народа и тут же — об их полном отсутствии? Стоит ли Россию так-то хаять насквозь и наискось? Это не Пушкин ли, Гоголь, Достоевский, Толстой, Лесков, Соловьев, Ключевский описывали «свою слабость и отчужденность»? И все русские крестьяне — завистники и ненавистники? И все из ряда вон выходящее ненавидят и всю историю ненавидели? И типы, созданные нашей литературой, подтверждают ли, что массовой идеологией страны всегда был культ силы и обширности? Нет, не стоит спорить, бесполезно — тут страсть и горечь, тут ребенок бьет землю, о которую ушибся, но по которой-то и ходит. Побьет и перестанет. А с хаянием России мы еще не раз встретимся в этих заметках. Такая уж участь у нашей матери-родины, что в пороках своих сыновья упрекают ее.

Но вернемся к нашему великому соотечественнику.

Солженицын обращается не только к властям и вождям, он обращается и к подданным, к нам с вами. Три призыва у него в этих обращениях: раскаяние, самоограничение и жизнь не по лжи.

«Только через полосу раскаяния множества лиц могут быть очищены русский воздух, русская почва, и тогда сумеет расти новая здоровая национальная жизнь. По слою лживому, неверному, закоренелому — чистого вырастить нельзя».

За зовом к раскаянию стоит одна мысль, чрезвычайно сейчас популярная среди многих и многих — что в ответе за все грехи, совершенные и совершающиеся на нашей земле, весь народ поголовно, «…отвечаем все — за все» — прямо пишет Солженицын. И незаметно от грехов индивидуальных переходит к грехам социальным, смешивает их в одну кучу. «Кто не виновен? Виновны — все».