Земовит Щерек - Придет Мордор и нас съест, или Тайная история славян

— Но как в подобной ситуации сохранить уважение к себе? — спросил я.

— Погоди, а как это «уважение к себе»? — ответил на это Тарас. — Мы, европейцы с востока, не должны иметь каких-либо комплексов в отношении запада. Попросту, все пошло именно так, как и должно было пойти, по-другому пойти и не могло. Дело ведь в том, — рассуждал он, — чтобы быть страной, столь высоко стоящей в культурном и цивилизационном отношении, как, допустим, Голландия или Франция, мы должны были бы соответствовать определенным историческим или геополитическим требованиям, которые голландцам с французами позволили добиться нынешнего их статуса, более того, которые вообще сделали их голландцами или французами. А если так, то от нашего общего, индоевропейского корня, располагающегося, кстати, на территории нынешней Украины, мы должны были бы оторваться раньше, чем мы оторвались, забраться на запад дальше, смешаться с праиндоевропейцами, сталкиваться с Римом, принимать участие в колонизации мира и так далее. Если бы мы это сделали, если бы это мы повторили их историю, тогда как раз мы назывались бы голландцами или французами. Но погляди: голландцы с французами существуют. То есть, как раз это и случилось. К сожалению, ни мои, ни твои пращуры не были среди тех особей, которые сотворили голландцев или там французов. Впрочем, какие-то ведь наверняка были, только они рассеяли свои гены по всему востоку на протяжении полторы тысячи лет. И в принципе, дело именно в этом. Но по этой причине сложно иметь какие-либо комплексы.

— А помимо того, — разглагольствовал Тарас в воцарившейся тишине, — если бы история пошла иначе, чем она пошла — мы бы попросту не существовал. Потому что не существовали бы даже и тогда бы, если бы нашим уважаемым папашам захотелось бы переспать с нашими уважаемыми мамашами в какое-то другое время. Существовал бы кто-то другой. Потому-то я предпочитаю существовать именно так, как существую, чем не существовать вообще.

— Ну тебя и поплющило, Тарас, — произнес я, чувствуя, что «волга», в которой ехал, становится мягкой и прозрачной, и вот-вот расплывется в воздухе, — а клевая эта кислота.

— Панорамикс двойного замачивания, — сообщил сзади Кусай. — Вы уже закончили?

А потом кислота вдарила со всей дури. Я начал хохотать и ловить в воздухе пиксели — потому что реальность для меня начала раскалываться на пиксели. Тараса же зацепило в каком-то селе, приблизительно на четверти трассы на Тернополь, и он — без каких-либо объяснений — свернул с шоссе в какую-то дыру, называющуюся, кажется, Куровичи. Здесь асфальтовой дороги не было. Тарас гнал где-то под семьдесят-восемьдесят по грунтовке с дикими выбоинами и пугал кур.

— Лот зэ фак творишь, мэн ! — гыгыкал Удай что твоя малая обезьянка. — Что это, курва, такое, не ваше же долбанное шоссе, а?

— Ваши не лучше, — буркнул Тарас, дожимая газу. Какой-то мужик захотел выйти со своего двора, но пришлось отскочить, потому что Тарас мигнул черной «волгой» перед глазами.

— А я не мог ехать той дорогой, — пояснил он через какое-то время, правда, чуточку притормозив.

— Это же почему, старик? — допытывался Кусай.

— А мне стало казаться, что она вся полита маслом, — с неохотой признался Тарас. — И что мы в любой момент пойдем юзом. Опять же, что-то я себя как-то не очень чувствую. Контроль теряю… или как-то так…

— Гы, — оскалился я, — ведь должен был быть хардкор, или как?

— Да? — Тарас бросил на меня взгляд волкодава, было видно, что кислота начала его хорошенько разбирать. — Если ты такой умный, садись за руль.

— А завсегда пожалуйста, коллега, — заявил я.

Тарас вдарил по тормозам и вышел из машины. Я тоже открыл дверь. Он обошел «волжану» со стороны капота, я — со стороны хвоста и уселся за руль. Понадобилось какое-то время, чтобы врубиться, что где и как. В конце концов — тронулся. Управлялось машиной топорно, шла она как корова на бойню, и все же, было в «волге» что-то возбуждающее. «Волжана» — тачка массивная и мощная, ну да, плагиат, но ведь крейсера шоссе. Я ехал посреди грунтовки, и мне казалось — будто шпарю по мягенькой перине. И вообще, мир казался мне каким-то добрым и теплым.

— А дай-ка мне, браток, — протянул я руку в направлении Тараса, — бальзамчику.

Я отпил, потом подал бутылку назад, Удаю с Кусаем. Те выставляли головы из окон, словно собачки. Пейзаж очень даже напоминал наш, даже был более гармоничным, так как здесь не было тех исконно польских параллелепипедищ из пустотелого кирпича. Здесь, в селе подо Львовом, сохранилось зеленое пространство и пасущиеся по нему коровы. Совершенно пастушеский пейзаж. Аграрная идиллия. Руритания [70].

Где-то через полчаса мы въехали в очередное село. Называлось оно Антынивка [71].

Дома были деревянными, стояли рядком при грунтовой дороге. Осенью здесь была просто грязевая река, и ничего более. Я остановил машину перед продовольственным магазином. Как и везде, как и на всем божьем свете, перед лавкой сидело несколько типов, которые не знали, чего с собой делать, в связи с чем, убивали время, как только могли.

— Ну вот, Тарас, — сказал я. — Все-таки славаянщина. Видишь? Существует.

Тарас перенес на меня взгляд человека, который понятия не имеет, что с ним происходит. Похоже, кислота устроила у него в башке офигительный погром.

— В этом селе, — ответил он, — славянской остается лишь форма. А точнее — ее отсутствие. То есть, все то распиздяйство, на которое здесь никто не обращает внимания. А все остальное — уже западное. Законы — из Рима. Система хозяйствования — с запада, ведь это, как бы там ни было, капитализм. Даже во времена коммунизма здесь был запад, потому что коммунизм не славяне придумали. А даже если бы и придумали, то, один черт, на основе западных решений.

— А культура? — спросил я.

— А что культура? — буркнул Тарас.

— Культура у них славянская.

— Это в каком плане? — не сдавался Тарас. — Даже если они и слушают русское диско, то диско все равно изобрели на западе. Здесь — это всего лишь вариант. Если они смотрят российские фильмы и сериалы, один черт, фильмы и сериалы были придуманы на западе. И даже если — предположим — они читают книжки, то и те не являются славянской придумкой. Славяне не существуют. А если и существуют, то от них осталось одно дерьмо. Существует один только Запад. Дай-ка мне еще бальзамчика для эрекции. Нужно, курва, эту кислоту запить.

Запить не удалось. Ни ему, ни мне, хотя я и пытался. Мы попали в заколдованный лабиринт сельских дорог без какого-либо следа асфальта. Мы ездили по нему и ездили, не имея возможности вырваться. Никакая карта нашему положению не соответствовала. И было похоже на то, что мы так навсегда между теми селами — какой-то Дупивкой, Задупивкой и Зазадупивкой [72]— и останемся. Везде было одно и то же: деревянные дома, хрен-знает-что из пустотелых кирпичей, зелени полно, коровы на лугах, шавки на высохшей грязи дорог и люди в чем-то, что было лохмотьями XXI века, то есть, в базарной дешевке и старье, которое напяливалось на себя — на первый взгляд — совершенно случайно.